- Позавчера от Вани мельком, - признался Соловьев. – Он обмолвился, что «Прозерпина» вроде бы разрабатывала схожий с нашим «Циклоном» проект, и самыми перспективными в нем считались братья, страдающие врожденным альбинизмом. Демидов-Ланской размышлял, не они ли воду у нас мутят. Он надеялся, что один из альбиносов на самом деле нам подыгрывает, но по мне это сомнительно.
- Слышал его предположения, - кивнул Грач, - хотя при мне вы альбиносов не упоминали.
- Мы с ним в точности не знали, с кем имеем дело при посредстве Аделин. Сама она узнает новости или ей все приносят на блюдечке.
- До сегодняшнего дня не знали. Теперь проверено на практике: Аделью умело управляют, что не удивительно, она все-таки ребенок. Но откуда Ванька про моих так сказать коллег узнал – от Патрисии?
- От Вещего Лиса. В последний свой приезд он зондировал почву, не провернуть ли нечто похожее с Аделин и Милой.
Мила дрогнула, и Вик положил ей руку на плечо:
- Но Патрисия все эти предложения отвергла.
Грач хекнул. Немного покрутил головой, разминая шею:
- А знаешь, - произнес он задумчиво, - может, и зря отвергла. Нет, женщин и детей трогать нельзя, это святое, но вот я бы рискнул. Знаю, Аня меня, если бы слышала сейчас, прибила бы, да и Милка, смотрю, не разделяет, но мне терять нечего. Не найдем нож – мне так и так кранты. А с этим красноглазым все равно придется схватиться, так я бы хоть в курсе был, чему их учили.
- Их не учили, Вова, их пичкали под завязку сомнительной жижей. Пат считала, что с той стороны вам достаточно советов Миши Загоскина. Кстати, надо бы порыться в его вещах, вдруг да наткнёмся на что-нибудь стоящее.
- Порыться – это дело, но сначала предупредим Патрисию о Красноглазом. Дочку ее жалко. Она ж его папой называет, верит ему, слушается. А если там еще и второй где-то рядом околачивается…
- Она сказала «у меня как бы два папы», - вставила хриплым шепотом Мила. – Если телепаты близкие родственники, то тогда все ясно. Они во многом похожи, действуют и думают одинаково, и Адель это ощущает.
- Почему она их не боится? – Грач скорчил очередную зловещую мину. У Вика даже мелькнуло, что после нагрузки у него временно атрофировались мышцы лица, так эти гримасы были не похожи на его обычное выражение. – Мне, здоровому мужику, до сих пор не по себе, а Милка едва концы не отдала от одного вида этой бледной поганки.
- Адель показывала мне фотографию Павла Долгова, - сказала Мила. – Она видит лицо своего отца.
- Я же говорю, что он урод. Или они уроды! Девочка искренне любит красноглазую сволочь, а мы что – ничего с этим поделать не сможем? Грош нам тогда цена, – категорично произнес Грач. - Скоро Аделька подрастет, войдет в силу и начнет проводить в мир хотелки этих обманщиков, думая, что так и надо. Они же не просто так к ней прилипли. Мы не должны этого допускать!
- Идемте к Пат, - постановил Соловьев. – Мы втроем: ты, я и Мила. Возможно, сегодня она нас наконец-то послушает.
24.2
24.2/4.2
Людмила Москалева. Некоторое время назад.
Дождливая ночь выдалась для нее мучительно-тревожной. Вик был с ней, но его физического присутствия уже не хватало. Миле требовалось что-то еще: обсудить происходящее, вынести на свет божий всплывающие в памяти жуткие подробности, которые она давным-давно запихнула в дальний уголок, отгородилась от них, но теперь они рвались на свободу. Их было необходимо озвучить, выговориться, и Вик, конечно же, не отказал бы ей в поддержке, но как раз ему Мила и не могла ничего доверить. Кому угодно, наверное, но только не ему! Потому что болезненные воспоминания были связаны не столько с отцом, сколько с мужем. Рассказывать про Дмитрия Вику она не хотела.
Вик спросил ее, болела ли она чем-то серьёзным, требовавшим экспериментальных редких лекарств. Мила ответила, что подхватила на Мадагаскаре «какую-то заразу, лихорадку» - ей стыдно было признаться об истинной причине ее плохого самочувствия.
На яхте, отплывающей с Мадагаскара, Дима впервые применил к ней насилие. Не физическое – тут все было бы однозначно, Мила бы не потерпела ни побоев, ни угроз, но Дима вел себя хитрей. Он подавил ее волю, сломал гордость и растоптал мечты о дружной маленькой семье. Это оказалось болезненнее любых синяков.
Дмитрий был сам не свой после общения со стариком-колдуном. Что тот наговорил ему, Мила так никогда и не узнала, но муж ее, милый и предупредительный до сих пор, резко изменился.
Сначала он просто ходил мрачный, говорил отрывисто, отмахивался от нее и ее вопросов. Мила немного обиделась. Ей тоже было не по себе, потому что умбиаси напророчил ей кошмарную судьбу. Его слова врезались ей в память, словно выжженные каленым железом, она бы не забыла их даже на смертном одре: «Ваш брак обречен, потому что проклят богами и духами. Муж выпьет всю твою кровь, сожрет твою молодость, но это не принесет ему счастья. Ты умрешь первой, но потом вернешься в Подлунный мир и заберешь его с собой на ту сторону. И умирая, твой муж проклянет тебя».
Мила не верила. Отказывалась верить. У них с Димой все было хорошо. Однако когда следующим вечером он ворвался в каюту и грубо швырнул ее на кровать, у Милы впервые мелькнуло: а вдруг колдун прав?
- Раздевайся! – рявкнул муж.
- А нельзя ли повежливей? – возмутилась Мила.
Два часа назад она пыталась с ним поговорить, но Дмитрий вытолкал ее из гостиной:
- У меня важный звонок! Это касается бизнеса, и я не хочу, чтобы ты подслушивала!
- Когда это я подслушивала? – с обидой спросила Мила.
- Иди, иди отсюда! – он махнул на нее рукой. – Не видишь, мне сейчас не до тебя!
Оскорбленная до глубины души Мила ушла, хлопнув дверью. Он поступил с ней как с девкой, и ее гордость не могла этого простить. Пока Дима не попросит прощения и не объяснит, что происходит, она не желала делить с ним постель.
Однако муж был на взводе. Желая своеобразной разрядки, он не собирался уступать.
- Я сказал, раздевайся! – Подкрепляя свои намерения недвусмысленной картинкой, он принялся расстегивать брючный ремень. – Ты должна мне подчиняться. Выполнять любой приказ, даже если он кажется тебе абсурдным.
- Я тебе не проститутка!
- Вот именно! Ты моя жена и обязана слушаться беспрекословно.
Дмитрий был слегка под градусом, но не пьян и прекрасно отдавал себе отчет, и это Милу напугало. Ей даже возмущаться его домостроевскими заявлениями расхотелось. Она отползла от него по огромной кровати. Кровать занимала практически всю каюту, при желании, на ней могли бы отлично выспаться человек пять, но места для маневра и тем более бегства этот сексодром не оставлял.
- Послушай, мне кажется, ты сейчас не в форме. Ты напился и…
- Моя физическая форма великолепная, и я тебе это продемонстрирую, - Дмитрий продолжал разоблачаться. – Давай, Милка, снимай платье! Оно стоило кучу бабла и отлично на тебе сидит, ты наверняка не захочешь, чтобы я порвал его в пылу страсти.
Мила вжалась в мягкое изголовье:
- У тебя проблемы?
- Да, у меня проблемы, и я хочу, чтобы моя милая и нежная жена помогла мне от них избавиться. Или тебе плевать на то, что я чувствую, что мне плохо? Ты вышла замуж за мои деньги?
- Нет, но…
- Ты любишь меня, Мила?
- Мне не нравится твой тон… - произнесла она далеко не так уверено, как следовало.
- Отвечай, любишь или нет?
- Люблю, но я...
- Если любишь, докажи!..
Дмитрий требовал от нее полного подчинения, но в основном его фантазии ограничивались сексуальной сферой. Далекий от бытовых проблем, он не заставлял ее, как Золушку, перебирать мешки с чечевицей и просом, мыть посуду до блеска или тереть шваброй палубу, хотя Мила иногда думала, что и это скоро последует из элементарного принципа. Но нет, ей «везло» в другом. Дима планомерно превращал ее в игрушку для собственных утех, попутно внушая, что именно так все и происходит в законном браке.
- Любовница может взбрыкнуть и отказаться, она не связана обязательствами и имеет право на некоторые капризы, - утверждал Дима, - а жена составляет одно целое с супругом. Это означает, что у них одни радости на двоих и одни горести. Ты должна меня понять, Мила. Выяснить, что делает меня счастливым, и применять это на практике.