- Стреляют! – крикнул Купер. – Мы для них неподвижная мишень!
- Какой, твою мать, стреляют! – разозлился Тим. – Это землетрясение! Ты сирену слышишь аль оглох?
Когда снежная пыль осела, они увидели, что перед самым бампером «Бурлака» разверзлась темная бездна. Ее ледяные стены, сотни, а может, и тысячи лет не знавшие солнца, отвесно уходили вниз и казались густо-синими, почти до черноты.
Трещина была шириной метров в тридцать и глубиной, как им показалось, в добрую полусотню. Она змеилась вокруг них, расходясь в стороны протоками поуже и помельче, но от этого не менее смертоносными. Собственно, они оказались на небольшом полуострове, окруженные с трех сторон адским провалом.
Куприн, пялясь на сей внезапный апокалипсис, тихо выматерился. Не затормози он, сейчас бы они уже лежали вверх колесами где-то внизу, зажатые в покореженном салоне и без малейшего шанса выбраться.
Борецкий, шумно выдохнув, зашевелился. Он сделал шаг, согнулся и зашарил по панели руками, отключая звуковой сигнал. Лампочка (как ее погасить, он не нашел) продолжала мигать красным и роняла на лицо Андрея жутковатые сполохи.
- Что случилось? – послышался в образовавшейся тишине слабый голос Зиновьева.
- Снежный мост рухнул, - ответил Тим, переводя дух.
- Сам или подорвали? Мне показалось, было несколько взрывов.
- Сам. Взрывной эффект дали сотни тонн снега, которые разом обрушились вниз. А потом воздушная волна выбросила ледяную пыль, создав подобие султана. (*султаном называется образуемый при взрыве столб цилиндрической формы, увенчанный шапкой клубящегося дыма, осколков или пара)
- И что теперь, командир? – глухо уточнил Куприн. – Как ехать-то?
Тим потер напряженные мышцы лица. Внутренне его колотило, и чтобы прийти в себя, требовалось взять себя в руки.
- Стоять на месте опасно, почва под нами ненадежная. Я выйду наружу, осмотрюсь. По моему сигналу трогай помалу. Будем искать проход.
Он вышел и, осторожно ступая, обошел машину. Бездна дышала холодом, от нее тянуло как от открытой дверцы морозильника, но сзади ледник казался ровным и все еще прочным. На нем виднелись глубокие борозды от колес, однако покров выдержал, не посыпался даже от экстренного торможения.
Убедившись, что есть шанс выехать из западни по собственным следам, Тим вернулся к машине. На ее лобовом стекле работали дворники, удаляя налипший снег. В середине это получалось, но по краям оставался солидный слой, не пропускающий солнечный свет. Из-за этого лицо Куприна, видневшееся в кабине, казалось бледно-серым.
- Сдавай назад! – крикнул ему Тим, делая руками знаки.
Куприн дернул рычаг, и «Бурлак», глухо заворчав, медленно попятился, отъезжая от края трещины. Тим шел сбоку, проверяя, не трескается ли лед по ходу движения. На их счастье, пронесло.
Когда выбрались на более-менее твердый участок, Борецкий вернулся в машину:
- Поворачивай направо, - приказал он, дуя на замерзшие руки, - там лед вроде бы толще. Объезжать будем.
- Откуда ясно, что прочнее? – спросил Куприн, послушно разворачивая «Бурлак».
- Трещина сужается.
Пневмоход медленно, как во сне, двинулся вдоль прогала. Они шли от него на значительном расстоянии, оставляя народившуюся щель в поле зрения. Тим пересел в штурманское кресло и до рези в глазах вглядывался вперед, не забывая следить и за тревожными индикаторами на панели. Даже в кабине было слышно, как потрескивает снаружи лед.
Наконец они обнаружили, где можно проехать, и «Бурлак», оставив позади страшную трещину, покатил в прежнем направлении по ухабистым застругам.
Совсем недавно застывшие ледяные валы вызывали неудовольствие, поскольку из-за них сильно трясло и был риск прикусить ненароком язык, но после происшествия подобные неудобства казались благословенным детским лепетом. Там, где заструги, лед был прочным и выдерживал любые нагрузки. Можно было увеличить скорость.
Пневмоход, правда, шатало, и в его внутренностях постоянно что-то звякало, что воспринималось сейчас с некоторой тревогой. У Куприна звуки вызывали не совсем мирные ассоциации с танковой атакой (не удивительно после гранатомета-то), и он нервничал. К тому же, подобно танкистам, которым сквозь смотровую щель мало что видно, сидящие в кабине с трудом могли разглядеть дорогу: мешала болтанка и заляпанное снегом стекло.
Андрей остановился, чтобы отскрести вручную окна, и внутри «Бурлака» стало немного светлей, но с тряской он ничего поделать не мог. Перед глазами так и плясали картины ледника, скал, неба и черных теней, полосками ложащихся под колеса.
Заметить очередную трещину в подобных условиях было трудно, однако Тим решил: чему быть, того не миновать.
- Давай-ка я подменю тебя, - велел он Андрею. – А ты пока отдохни.
- Я не устал, - запротестовал Куприн.
Тим одернул:
- Не на прогулке! Марш на кухню и сообрази нам всем какой-нибудь перекус.
Сам же ловко проскользнул на место водителя и твердой рукой повел машину к цели.
На ледник Маргариты они въехали спустя три часа.
Лед, упрямо заползавший на горы (*2) сплошным голубым полотном, выпустил в сторону озера Вдохновения длинный язык, перегораживая его южную часть хаотичными торосами. Его нижний край был весь в трещинах, и в них лоснились темные воды – будто проглядывали спины тюленей, невозможных в этих местах. Открытая вода была и на западе; маслянистой полосой она шла вдоль мрачного обрыва, вздымающегося к бесцветному небу, и по ней под напором ветра бежали короткие злые гребешки. Водяная пыль, то и дело срываемая с них особо мощными порывами, висела над полыньей, словно туман.
Биолог Акил Ядав бурил скважины в компании с аспирантом-медиком, геологом и гидрологом на южном берегу Вдохновения. Вся их маленькая, но дружная компания, заслышав приближение урчащей машины (а звуки в антарктической тишине разносились очень далеко), прервала работу и всмотрелась в даль.
- Неужто к нам гости? – удивился геолог.
- Это мои друзья, - сказал Акил. - Сможете продолжить без меня? Пойду их встречу.
Управляться со стальным трехметровым буром на морозе было непросто, но законы гостеприимства в Антарктиде сильней, чем на Большой Земле. Акил, прибывший сюда уже на пятую зимовку, пользовался среди коллег непреклонным авторитетом. Он мог бы и не спрашивать разрешения, его отпустили бы и так, но Акил не любил злоупотреблять.
«Бурлак» остановился на берегу, немного не доехав до цветных палаток. Четыре шатра зелено-красного цвета стояли под прикрытием семисот метровой скалы, утопая в ее тени. Борецкий выскочил из машины и застыл, приставив ладонь ко лбу. Он рассматривая приближающиеся мотосани с одинокой человеческой фигуркой за рулем.
Сани остановились возле палаток, и водитель, резво соскочив с них, направился к нему. Мужчина был невысок, из-за чего смотрелся упитанным. Впечатление усугубляла многослойная куртка, утепленные штаны и шарф, замотанный вокруг шеи в три оборота. Из его шерстяных объятий торчала голова в вязанной шапке с помпоном. На смуглом носу, шелушащемся от злого солнца, сидели темные очки, закрывшие половину лица.
Мужчина подошел, снял очки и кротко улыбнулся, от чего из уголков его карих глаз побежали к вискам глубокие лучики-морщинки. Он был в годах, и брови его серебрились сединой, а не только изморозью, но стариком его назвать, пожалуй, было трудно. Особенно с учетом энергичных движений и упругого шага – так держат себя люди молодые, не обремененные грузом прожитых лет и не успевшие обзавестись хроническими болячками.
- Намаскар джи! (*)– сказал подошедший, складывая руки у груди. - Добро пожаловать! (*Намаскар – приветствие на хинди, дословно переводится как «приветствую в тебе божественное». Джи – нейтральное обращение «господин, госпожа»)
Взгляд его, направленный на Тимура, был одновременно приветливым и безмятежным, и Тиму неудержимо захотелось улыбаться в ответ. Он снял перчатки и протянул руку:
- Меня зовут Тимур Борецкий, я ищу доктора биологии Ядава.