Громова усадили в инвалидное кресло, укутали в немыслимое количество пледов, показательно демонстрируя заботу о его здоровье, и вывезли наружу. Мелкие колесики тотчас застряли в снегу, хотя у входа снежный покров был неплохо утрамбован. Чертыхаясь, помощник Элен д'Орсэ, тот самый офицер Огюст, упорно толкал коляску вперед, к поджидавшему их вертолету.
Громов, обколотый успокоительным, никак на эти стенания не реагировал. Впервые за долгое время оказавшись снаружи, он просто дышал сухим холодным воздухом и апатично оглядывал окрестности. Собственно, смотреть было не на что. Небо, заполненное бледно-голубыми извивами полярного сияния, уже неторопливо гасло, теряя ночную глубину, и свет прожекторов, освещающих дорогу до примитивной посадочной площадки, размывался. Дальние подступы к ней тонули в сером цвете, как в войлоке.
Юрий заметил на площадке два вертолета, но первый улетел прежде, чем они добрались до цели. Громов равнодушно подумал, что сегодня, должно быть, день пересменки. Он слышал краем уха от врача и санитара, торопившихся сдать единственного пациента на руки Элен, что их ожидает скорая поездка в Новую Зеландию. Видимо, она ожидала не только их, потому что улетевший борт был вместительным, а у входа на базу царила возбужденная суета, странная для такого раннего часа: снегоходы с пассажирскими прицепами возвращались «в стойло» один за другим.
Вертолет, к которому подвезли Громова, был поменьше размерами, чем тот, улетевший, но все же и не игрушка для миллионеров. На его боку под двойной чертой вилась надпись по-французски, переводившаяся как «Черная пантера», и стоял бортовой номер. Рассмотреть подробности Громов не успел, но отчего-то (может, от общих хищных очертаний) решил, что это списанный военный борт.
- Вылезай! – скомандовал офицер и для верности похлопал Громова по плечу. – По трапу забирайтесь сами. Коляска остается здесь, она собственность базы «Альфа».
Юрий честно попытался выбраться из кресла, но у него ничего не получилось: ни с первой попытки, ни со второй. Сонное состояние вроде бы и не лишило его способности двигать руками и ногами, но слушались они плохо и шевелились в разнобой. Он едва не свалился в снег, запутавшись в пледах.
Завидев пассажиров, пилот откатил дверцу, спрыгнул вниз и помог офицеру выпутать Громова из одеял. Его затащили в салон и усадили в среднем ряду, закрепив в четыре руки ремни безопасности (сам он не смог пристегнуться – пальцы тоже не слушались) и напялив на голову защитные наушники.
Помощник Элен д'Орсэ собрался было еще и приковать его наручниками для надежности, но француженка, поднявшаяся в салон следом за ними, возмутилась. Пилот был с ней солидарен, хотя возмущался не столько бесчеловечным обращением с пленником, сколько наличием этого самого пленника. Перевозить заключённых ему еще не доводилось, а заранее его не предупредили.
- Это не заключенный, но мы вынуждены ради безопасности… - попытался оправдаться офицер. – Лететь два часа, а он…
- Немедленно уберите! Что за самоуправство? – оборвала его Элен, не позволяя озвучить истинную и, главное, пугающую причину. – Юра следует с нами по доброй воле. Ведь так, Юра? Вы слышите меня? Вы не будете делать всякие глупости?
Элен строго уставилась на Громова, и тот, догадавшись, что последнее относилось к нему, вяло кивнул.
- Вот видите! Он никуда не сбежит, Огюст.
Однако офицер сегодня был необычайно упрям. Он даже осмелился спорить с той, которая явно стояла выше его по положению. Вопросы безопасности волновали его не на шутку, поэтому он сделался чрезвычайно разговорчивым.
- Мадам, - заявил он, - я сильно сомневаюсь в этой вынужденной «добровольности» и советовал бы вам…
- Ваше дело катать инвалидную коляску, а не давать мне советы! Оставьте его в покое, Огюст, не нервируйте людей и, вообще, следуйте за мной!
Элен развернулась и, ухватившись за ручку дверцы, с усилием откатила ее, впустив в салон морозную струю воздуха.
- Эй, вы куда? – спохватился пилот. – Кто из вас летит на «Альбатрос» - только один человек?
Он поочередно косился то на смиренно восседающего с кресле Громова, то на офицера, с недовольной гримасой засовывающего наручники обратно в карман куртки, то на высокопоставленную даму в таком нетипичном для Антарктиды гражданском пальто и подбитых мехом изящных сапожках.
- Нас будет четверо, - ответила Элен. – Еще один человек запаздывает, и я подожду его снаружи.
Она спустилась по навесной лесенке, придерживаясь за поручень, и встала у шасси, высматривая опаздывающего. В луче бьющего в их сторону прожектора было невозможно ничего разглядеть, но она, приставив ладонь ко лбу, продолжала это делать.
Офицер вышел за ней. Пилот, покачав головой, захлопнул дверцу и, ворча под нос, ушел за перегородку в кабину. Громов остался в одиночестве.
Зажатый ремнями и подлокотниками, он ощутил себя рыбой в аквариуме. Окружающие предметы искажались, стоило ему навести на них взгляд, будто их и впрямь отделял слой воды, меняющей пропорции. Когда он находился снаружи, то было легче, поэтому Громов прекратил разглядывать салон «Пантеры» и, повернув голову, уставился в окно.
Окна тут были узкими – не круглые иллюминаторы, а вытянутые вдоль бортов параллелепипеды, украшенные по углам морозными узорами, из-за чего бывший военный вертолет вызвал ассоциацию с автобусом, перевозящий рабочие смены где-нибудь в российской глубинке. На похожем транспорте, помнится, Юра добирался однажды до альпинистской базы на Домбае, но сейчас вместо поросших елями обочин в окне виднелся темный бок нунатака, оранжево-красный вездеход, припорошенный снегом, и край темно-синего неба, по которому беззвучно перекатывались волны северного сияния. Последние казались исполненными враждебности, и по Юриной спине, перебарывая действие седативного препарата, прокатилась волна мурашек.
Громов потер лоб рукой в грубой перчатке. В вертолете было нежарко, и все это вкупе – зарождающаяся обеспокоенность и зимний холод – слегка прочистили ему мозги.
Элен д'Орсэ и Огюст, стоящие снаружи прямо под его креслом, о чем-то возбужденно переговаривались. Сознавая, как важна в его положении любая толика информации, Громов сдвинул наушники и заставил себя вслушаться в доносившуюся речь, благо говорили они по-французски, и язык этот он в целом понимал.
- Мадам, Доберкур придет в ярость! Я жду серьезных неприятностей.
- Не стоит переоценивать его силы, Огюст. После гибели наследника старик сильно сдал, и временами кажется, что поехал умом.
- И все же, если нас не поддержат…
- Я верю, что расчет Антуана был верен. Если сегодня, сейчас все получится, то и остальное тоже получится. Мы заполучим и вещь, и ее хранителя.
- И тем не менее Пьер куда-то запропастился. По-моему, стоит лететь, пока не поднялась шумиха. Достаточно того, что у нас будет Громов.
- Не лезьте со своими советами, Огюст! Ненавижу, когда вы начинаете разгонять панические настроения. Пьер занят делом, и у нас есть время, чтобы добыть для де Трейси полный комплект.
Пилот вертолета грузно проследовал мимо сидевшего в кресле Громова. Не обращая внимания на своего пока еще единственного и довольно беспомощного пассажира (то ли преступника, то ли инвалида), он высунулся из дверцы и крикнул:
- Эй, вы там! Нам передали уточненную метеосводку, погода ухудшается. Если не взлетим через минуту, придется делать крюк, и наше положение с горючим станет критическим!