- О чем молчать-то? – усмехнулся Тим. – То, что они пытаются добраться до древних сокровищ, скрытых под Кратером, это секрет Полишинеля. Все всё знают, и даже обсуждать уже неинтересно. Я вообще не верю, что из затеи выйдет толк. Были бы сокровища, уже давно б нашли и извлекли на свет божий.
- Видать, еще что-то есть, иначе с какого перепугу Дракула в последнее время мотается с материка на крошечный остров в океане?
- На Кергелен?
- Он самый. Слышал, да?
- Слышал краем уха.
- Там стоят вторую базу, «Бету», где затевается что-то крупное. Покрупней здешней затеи с сокровищами. Дракула отбирает среди наших нужных ему людей и перевозит на остров.
- Зачем?
Охранник пожал плечами:
- Все подписку дают. Кого отберут, так сразу в брюхо вертушки – и прочь долой. Общаться не дают и даже вещи нормально собрать. Может, и отказаться нельзя. Получил приказ – полезай в котел. Как-то так. Любви к Дракуле это точно не прибавляет.
- Так вот что, значит, здесь происходит! Народ на «Альфе» и впрямь пропадает регулярно. Их переводят на Кергелен. А я слышал от здешних сказочников, что их в жертву приносят, - Тим приглушенно рассмеялся. – Правильно, что не верил.
- У нас всякое бывает, - туманно откликнулся охранник. – Отправкой на Кергелен занимается Дракула лично, и что там дальше с ними происходит, ни ты, ни я никогда не узнаем. Разве что попадем в список этих «счастливчиков». Может, упырь реально кровь у них сосет.
- Вот это точно глупости, - сказал Тимур. – В пещере полно русских пленников. Их бы первыми утилизовали, была б на то воля.
- Это да, - кивнул охранник. – Русских в этом году у нас полно. Но, может, Дракуле русская кровь что отрава? Не способен его организм ее переварить. Поэтому они как неприкосновенный запас. Мы их лечим и кормим, чтобы заменить ими уехавших на «Бету». С одной стороны, русские обходятся дешевле, за паек трудятся на самых отвратных работах, но с другой – за ними присмотр нужен. Выгода руководству, а нам, охране, сплошной геморрой.
Собеседник Борецкому не лгал. О полярниках с Новой Надежды «Прозерпина» действительно заботилась. Режим содержания у них был божеский, а тем, кто изъявлял готовность к сотрудничеству, поручали какую-нибудь мелкую работу под присмотром: снег натаскать для кухни или убрать мусор.
Максиму Маркевичу, раненому во время взрыва вездехода, местные эскулапы довольно сносно залечили перелом, и уже в январе он был переведен к остальным. На допросы его не гоняли, и, слегка оклемавшись, Макс, понятное дело, высказал желание приносить пользу обществу. Борецкий видел его несколько раз на собственной кухне, куда его направили выносить помои. Макс, конечно же, удивился, встретив командира на должности главного кулинара, но сделал морду кирпичом.
Тим тоже не спешил с ним обниматься. Установив местоположение своего бойца, его график и непосредственную охрану, он не предпринимал ничего, чтобы сблизиться с ним без острой необходимости. Все помещения на базе Альфа были нашпигованы следящей аппаратурой, и без доступа к этим важным сетям нечего было и думать, чтоб играть в партизан. Лояльный режим мог закончиться в любой момент – собственно, после первого же происшествия.
Тим не желал будить лихо, пока оно тихо, так как вариантов развития в противном случае просматривалась тьма, и все негативные. Он поручил Куприну незаметно и неспешно взломать систему, но ничего не предпринимать, ждать момента, ибо взлом кода – дело одноразовое. Ребята на базе свой хлеб с маслом тоже не зря жуют: заподозрят диверсию – быстро найдут прореху и залатают.
Гораздо больше, чем оперативная связь с Маркевичем, Борецкого беспокоило физическое состояние Громова. Юра обгорел в вездеходе, а когда стал выздоравливать, еще в начале декабря, к нему заявился Драго-Дракула. Что уж он там с ним делал, осталось неизвестным, но после того визита у Громова остановилось сердце.
Тим подозревал, что случилось это не просто так, не как результат несчастного случая. Он пытался навести справки в госпитале (отвозил несколько раз лично обед медицинским работникам), но выяснил лишь, что реанимированный «глаз урагана» с тех самых пор содержали отдельно от прочих пациентов. Ради него в тупиковом коридоре возвели особый корпус, который охранялся не хуже президентского дворца. Вентиляция, отопление, кухня, персонал, наблюдение – все было отдельным, не пересекалось с остальными участками базы и скрывалось за завесой тотальной секретности.
Последняя суета в том крыле с участием Дракулы и Громова случилась шестого января. Борецкий запомнил дату, поскольку это был канун православного Рождества. Праздник в Орвине, конечно, не отмечали, но само по себе это было символичным: реальность в ту мистическую ночь снова расщепилась, и Тим впервые наблюдал этот процесс от начала и до конца своими глазами.
Почувствовав первые признаки напряжения в «незримых сферах», он поспешно уединился и достал из багажа ритуальную пурбу. «Солнечный нож» тоже чувствовал близкое дыхание катаклизма, и по его лезвию перекатывались волны света.
Тим сжал его рукоятку и прикрыл глаза, чтобы лучше воспринимать. Картины диффузии потрясли его. Он не сумел бы подобрать слов, чтобы описать ее своим товарищам, настолько жуткой какофонией она выглядела со стороны. Звучное цунами из режущих сознание аккордов-стонов сметало на своем пути человеческие судьбы. Их ломало и скручивало в невероятные узлы. Реальность пылала и дробилась на мириады своих копий и дублей, и каждая из них, получив толчок, мгновенно убегала за горизонт, в бесконечность. Вселенная ревела, рыдала, дрожала и плавилась, и в этом хаосе было невозможно за что-то зацепиться. Не осталось ничего устойчивого, ничего стройного и неизменного. Один лишь Тим, сжимающий пурбу, казался себе прежним – «Солнечный нож» создал вокруг него островок безопасности, дрейфующий в океане неизбежного.
Ту, первую, диффузию Тим, по большому счету, упустил. Он был настолько оглушен и напуган, что забыл обо всем. Вспомнил лишь под завершающий финальный аккорд и понял, что ничего не успевает предпринять. Он застонал от злости на самого себя, жалкого и бестолкового, и взмахнул «Солнечным клинком», вспарывая уродливо перекошенную реальность…
Он считал ту ночь своим поражением. Но позже, когда он связался с Акилом, чтобы признаться в никчемности, Гималайский Страж немного утешил его и велел «не париться».
- То, что вы видели, Тимур-джи, явилось малым отголоском. Это был один из кругов от удара на глади Сурьи Мандалы, - сказал индус. – Для нас эти каскады не имеют принципиального значения, а то, что случилось в параллельном мире, будут разгребать другие. Не вы. У вас еще есть время, чтобы привыкнуть.
Борецкий был поражен: вот это все – и только «малый отголосок»?! Он испытал малодушную слабость и неверие в собственные силы. Во что же он ввязался?!
- Что мне делать? – спросил он, перебарывая отчаяние.
- Ждать, Тимур-джи. И учиться. Все должно происходить в назначенном месте в назначенное время и волей назначенного человека.
- Мне предстоит вступить в битву только на Крозе?
- Только там. До Крозе ничего серьезного в этом плане не предпринимайте. Вы попадете на базу «Гамма» примерно к середине апреля. Будьте готовы накануне, в начале месяца, когда все центры силы проявят себя и конфигурации окончательно сложатся. Впишите в них себя и Громова, а до того момента – затаитесь. И копите энергию в «Солнечном ноже», потому что на Крозе ее потребуется очень много.
За месяцы тренировок по гималайской методике и тотального переосмысления действительности Борецкий превратился в настоящего мистика. Он воочию наблюдал, как смещаются пласты реальности, и сам он тоже перестраивается, все дальше удаляясь от изначального состояния. Мистика и эзотерика лучше всего подходили для сохранности здравомыслия, поэтому Тим встраивался в новую парадигму, пользуясь ее преимуществами и не слишком рефлексируя. Колдовство работает – и хорошо.