Вместе с Аделью у «Прозерпины» получалась нехилая такая ударная группа из людей с измененной ДНК и ученых. А главное – все было основано на близкородственных семейных связях. Никаких посторонних! Только свои, скованные общей целью. Прям настоящая мафия, и сицилийские крестные отцы от зависти рыдали в сторонке.
- Хотя вы и не член семьи, но вы получите шанс стать частью прекрасно организованного плана, - внушала Элен Громову, - вы справитесь с задачей лучше Драгослава, потому что ваш дар – естественный. Вы стали странником между мирами не в силу химических стимуляторов, а в силу обстоятельств, в силу судьбы. Завтра вы просто покажете, на что способны, и если Антуан одобрит, то послезавтра, наверное, вы уже поплывете с ним в Париж, к жене. Так что постарайтесь, Юра! В ваших интересах, чтобы все прошло, как выражаются русские, без сучка и задоринки.
Однако Громов, пусть и не обладая способностями телепата и ясновидца, догадывался интуитивно, что ни в какой Париж он не поплывет. Все решится именно здесь, вдали от чужих глаз. Хотя место для портала не имело по большому счету значения, мистически настроенный ум всегда предпочитает подкреплять веру соответствующими декорациями.
Пожалуй, Громов чувствовал де Трейси сейчас получше Элен, он чувствовал его подспудные желания. Магистр хотел организовать что-то вроде древнеегипетской мистерии вдали от цивилизованных троп и непременно в промежутке между Кратером и Мадагаскаром. Именно Крозе являлся вершиной стройного треугольника, соединяющего центры силы, а не Кергелен, расположенный намного дальше к востоку. Геометрия для мистика имела значение.
Оказавшись на палубе, Юра какое-то время рассматривал угрюмый океан и кипящие злой пеной рифы, но потом повернулся к ожидавшим представления «шишкам» из «Прозерпины». Их лица не выражали ничего, кроме высокомерия и малой толики любопытства. В основном это были мужчины, но среди них затерялась и женщина странной наружности – понять ее пол можно было лишь по женской одежде, тогда как внешность была груба и по-мужски массивна.
Слева и справа от «высокой комиссии» стояли вооруженные автоматами солдаты. Именно из-за них все действо перенесли на свободное пространство палубы. Открыть огонь в тесном помещении никто бы не рискнул.
Громов опустил подбородок на грудь, скрывая горькую усмешку. Все было точно так, как и в сцене, подсмотренной Тимуром с площадки. Дурная копия, приверженность оригиналу... Разве что оператору артефакта не собирались вводить наркотик – именно на этом и делала акцент Элен д'Орсэ, всячески подчеркивая, какую замечательную альтернативу она нашла.
Тимур тоже был здесь. Он стоял сбоку от толпы, имел вид бледный и взволнованный и снова, как и в вертолете, шарил по груди в поисках ладанки, как будто бы нервничая в преддверии жуткого зрелища. Громов при виде его игры непроизвольно улыбнулся. Даже сейчас, когда на него никто не смотрел, Борецкий ни на секунду не выходил из образа.
Без торжественного вступления не обошлось. Элен д'Орсэ толкнула речь, описывая достижения – истинные и мнимые – ее протеже из «рода белых дыр и ураганов». В конце она предложила де Трейси дать свежеиспеченному оператору задание, чтобы «все было по-честному».
Внешность у де Трейси, к слову, оказалась самая заурядная. Сухой, даже болезненно худощавый, с тонкими губами и носом, украшенным «галльской горбинкой», он не производил впечатление обличенного властью. И даже глаза его, близко посаженные к переносице, не выдавали в нем ни особого ума, ни проницательности. Если бы не предупреждение Тимура, Громов счел бы Элен полной дурой, ибо бояться заурядного человека – себя не уважать. Мало ли какие звания и регалии присвоил себе этот отпрыск благородного семейства? В облике покойного Ги Доберкура и то скрывалось больше коварства.
- Спасибо, дорогая Элен, - произнес де Трейси негромко. Он сделал шаг вперед, запуская правую руку в карман. – У меня есть фотография. Я бы хотел, чтоб ваш герой поведал как можно полнее и красочнее про этого человека.
Юра неуклюже схватился скованными руками за протянутую фотографию. При этом он встретился взглядом с де Трейси, и его буквально затопило неприязнью. Все же не был этот француз заурядным! Он просто прикидывался безобидной серостью, не желая показывать всем и каждому, что собой представляет. Такие лгут, глядя прямо в глаза, и не считают подлость чем-то зазорным. О них говорят: пригрел змею на груди.
- Знаете, кто тут изображен? – вкрадчиво поинтересовался де Трейси, выпуская из цепких пальцев свой край фотографии.
Громов ждал, что увидит портрет Людмилы Сперанской, с которой ему предстояло познакомиться заочно, но это была карточка со смеющейся девочкой. У малышки со светлыми кудряшками не хватало переднего зуба – он выпал, но щербатость ее ничуть не портила.
- Она похожа на свою мать, - произнес Громов лишь бы что-то сказать. Разговаривать с де Трейси ему не хотелось, но – пришлось, и он озвучил первое, что всплыло в сознании, лишь бы отвязаться.
- Ее мать очень красива, - кивнул де Трейси, - дочь вырастет ничуть не хуже. Расскажите мне о ней. Что она делает? О чем думает? Где в эту минуту находится?
- Мне необходимо взять зеркало в руки. Если я не коснусь его, то ничего не получится.
- Хорошо, - легко согласился де Трейси и обернулся к Элен: - Дайте ему статуэтку и оставьте в одиночестве. И вы все - расступитесь в самом деле, нечего дышать оператору в лицо! Он обязан быть спокойным и сосредоточенным, а не отвлекаться на ваши постные физиономии.
Элен сделала знак своему адъютанту, и Огюст раскрыл саквояж. Он готовился передать Громову Зеркало, когда всех их остановил резкий приказ:
- Постойте!
Говорила та мужеподобная женщина. Видимо, она имела в их собрании немалый вес, потому что ее не проигнорировал даже сам Антуан де Трейси.
- Мне не нравится, что он будет держать артефакт в руках. Не лучше ли поставить его перед ним на какой-нибудь столик? Близнецу вы, насколько я знаю, подобного не доверяли.
- Madame le Senateur (*мадам сенатор, фр), - усмехнулся де Трейси, - сегодня с артефактом ничего не случится. Я лично несу за это ответственность, да и видите, сколько на палубе оружия?
- Вы уверены в ваших силах? Оружие нас спасет?
- Вполне. Давайте просто досмотрим до конца то, что нам хотят показать.
Огюст вопросительно посмотрел на Элен. Та махнула ему, и статуэтка наконец перекочевала в руки Громова. Она оказалась увесистой, и он едва удержал ее.
Прижав артефакт к животу, Юра аккуратно перевернул статуэтку так, чтобы видеть лучистый черный сапфир, украшавший центр диска. Фотографию Адели он неловко держал в той же руке, что и Зеркало, и карточка при этом слегка смялась. Складка прошла прямо поперек детского личика и словно зачеркнула его.
Громов испытал досаду. А вот пиетета к артефакту он не питал. Ему было неважно, что он держит в руках старинную вещь – предмет сумасшедшего вожделения и надежд многих упертых эзотериков, включая нацистов Третьего Рейха. Эта статуэтка была для него воплощением мерзости.
«Избавь мир от нее! – зашептал проснувшийся голос, который Юра считал голосом совести. – Вот же он, подходящий момент: одно движение – и Элен проиграет. Умри героем!»
Громов, наверное, так бы и поступил, с радостью бросил бы «Железного человека» в океан, но Тимур накануне ему категорически запретил это делать.
И правильно, что запретил! Нельзя идти на поводу у эмоций, когда на карту поставлено существование мира.
- Мне надо сосредоточиться, - сказал Юра, изгоняя несвоевременные мысли. – Это займет немного времени.
Окончательный отказ от героической смерти отчего-то едва не лишил его сил. Громов ощутил тотальное опустошение. Он чуть попятился к борту, желая опереться на него спиной.
Они следили за ним, не отрывая глаз. Охрана целились в него из автоматов. Зрители невольно затаили дыхание. Даже де Трейси.
Громов, стараясь не смотреть на смертоносные дула, усердно и честно вглядывался в камень.
Уверенности, что он увидит Адель в таком ослабленном состоянии, не было, но Тимур предупреждал, что телепат появится обязательно, и Громов постарался взять себя в руки. Уж этому-то упырю он просто обязан был дать отпор! Белый Сахир наверняка уже знает о похищении и только и ждет удобного момента, чтобы вцепиться в глотку конкуренту, взявшему в руки «его прелесть».