- Хочу пригласить вас на прогулку, - заявил он. – Сегодня прекрасная погода. Вы ведь не сильно заняты? Покажите мне город, пожалуйста.
Мила покраснела, ведь он буквально застал ее врасплох, не дал подготовиться и придумать достойный ответ. Вместо того, чтобы отказать, как следовало бы поступить с точки зрения благоразумия, она потупилась и бестолково пролепетала:
- Я, право, не уверена, что из меня получится хороший гид... Я не из Уфы и плохо знаю местность.
- Тогда будем вместе наверстывать упущенное. К тому же, - прибавил он более серьезным тоном, - я бы хотел обсудить с вами некоторые щекотливые моменты, касающиеся последних событий. Это лучше делать снаружи.
- Вы об Иване Петровиче? – от очередной неожиданности она вскинулась и натолкнулась на взгляд, который, кажется, знал про нее все. Миле даже представилось, что он знает и про шкатулку. – Вы не верите, что его смерть имеет естественные причины?
- Как и вы, - подтвердил Вик. – Вы тоже сомневаетесь. Загоскин беседовал с вами в вечер перед гибелью, я прав?
- Откуда вы это знаете?!
- Давайте прогуляемся. Я буду ждать вас в парадной.
- Хорошо, я быстро, - сказала Милка и, даже не закрыв дверь, метнулась к вешалке с верхней одеждой.
Как ни была она взволнована, но все же заметила, что Вик не упустил возможности сквозь распахнутый проем бегло оглядеть ее комнату. Много увидеть он не мог, внутрь его не приглашали, но вот шкатулку Загоскина, стоявшую на подоконнике, как и его книгу на тумбочке, заметить он вполне мог. Кто знает, насколько острое у него зрение? Весьма неосмотрительно с ее стороны было оставлять на всеобщем обозрении эти вещи, и Мила корила себя за это.
Впрочем, раз он пришел к ней, то уже подозревал. «Сегодня все решится! – подумала она, обмирая. – Сегодня я наконец пойму, кто он и зачем здесь». Это пугало ее. Она боялась, что с его уходом (а выяснив все, он неизбежно уйдет!) из жизни исчезнет единственная радость, поддерживающая ее на плаву.
Пока не вышли за ворота, они оба молчали, и это усиливало зародившееся в ней напряжение. Мила нервничала. Ее сбивали с ноги плечистая мужская фигура, шагавшая в опасной близости, и любопытные глаза, провожавшие их неожиданную пару из окон. Мила запиналась за несущественные препятствия и двигалась неуклюже. К чести Соловьева, он никак не комментировал последнее, лишь аккуратно придержал за локоток, помогая перебраться через высокий порог калитки.
Они спустились по крутой дороге к набережной, и внизу, у поворота на стоянку, Мила не выдержала. Она остановилась и, опустив голову, призналась:
- Да, я была последней, с кем Иван Петрович говорил незадолго до смерти, это было около одиннадцати вечера. Я поднималась на его этаж… я часто там бываю, любуюсь огнями и открывающимся видом… Иван Петрович не спал и позвал меня в комнату. Он казался взволнованным.
- Что он вам сказал? – спросил Вик, прикасаясь к ее предплечью, чтобы побудить пройти еще немного вперед, к обочине. По дороге к супермаркету ехала машина, а они стояли у нее на пути.
- Поблагодарил за то, что помогла прогнать тех визитеров… и извинился за доставленные проблемы. Он будто прощался со мной. Просил его вспоминать.
Мила снова остановилась, на сей раз у самой кромки, отделяющей новенькое асфальтовое покрытие от разбитой колесами глинистой жижи. Она удрученно разглядывала носки сапожек, давно не знавших чистки.
Архиерейка не могла похвастаться ухоженными тротуарами, и живущие в частном секторе люди чаще всего карабкались в гору по грязи, убивая обувь вдрызг. Только к пансионату проложили нормальную дорогу, и Миле было стыдно, что, имея хорошую возможность выглядеть по-городскому аккуратно, она не озаботилась начистить свои сапожки с вечера.
«Впрочем, о чем я думаю! - ужаснулась она. – Загоскин умер, оставив нам неразрешимые загадки, его не вернёшь, а я – о красоте...»
- Он сказал, чего опасался? – спросил Вик, убедившись, что она не торопится продолжить.
Мила вздрогнула и тотчас рассердилась на себя. Почему она ведет себя с ним как школьница?
- Иван Петрович страдал манией преследования, - ответила она, убрав из голоса неуверенную дрожь, - ему постоянно мерещилось, что за ним следят. Это могло быть симптомами ментального недуга, во всяком случае, об этом мне все говорили, но лично я так не считала. У профессора была какая-то тайна. И причина никому не доверять. Рассказывая всем свои сказки, он словно бы на что-то намекал. Искал союзников и не находил. Да вы и сами это знаете, иначе бы не пригласили меня прогуляться.
Она встретилась с ним глазами. Его глаза ей улыбались, но лицо при этом оставалось сосредоточенным. Мила чувствовала, что разговор очень важен для него, но раскрывать сразу все козыри не спешила. Надо было понять, что у него на уме и за кого он ее принимает: за случайную свидетельницу, преступницу или помощницу в его изысканиях.
- Он рассказывал вам о Мадагаскаре?
- Он дал мне почитать свою книгу. Путевые заметки о поездках на остров. Он ездил туда несколько раз и в целом провел там около десяти лет. Мадагаскар имел для него особое значение. Загоскин шел по пути своего предка, восстанавливал его маршрут.
- Как звали этого предка, вы случайно не помните?
- Нет, простите. Имя – Иван, кажется, как у него, а вот фамилию совсем не запомнила. Он жил в 18 веке, бежал с Камчатки вместе с ссыльными офицерами и после долгого и опасного плавания добрался до Мадагаскара.
Устав бороться с притяжением, Мила разорвала зрительный контакт и отвернулась к реке. По Белой, казавшейся в этот погожий денек какой-то неопрятной, плыли обломки желтоватых льдин.
- Разве Загоскин издавал свои путевые записки? – пробормотал Соловьев в задумчивости. – Как же мы просмотрели…Или это была рукопись?
- Нет, обычная книга. Название издательства не помню, как и год выпуска, но это точно не было кустарным самиздатом. Правда, он сопроводил книгу чуднЫм замечанием… - Мила снова посмотрела на Соловьева, не в силах долго сопротивляться собственным желаниям. – Он сказал, будто это последний экземпляр, а все другие уничтожены. Если честно, я не поняла.
- Книга все еще у вас? Вы ее прочли?
- Начала читать, и да, она все еще у меня, - честно призналась Мила. – Вы думаете, его из-за нее убили? Кто-то реально уничтожил все экземпляры и пришел за последним?
Спросив это, она почувствовала, как вопросы, казавшиеся такими важными, пока их не озвучили, режут ухо. Однако Вик не стал насмехаться. Он вновь прикоснулся к ней, приглашая продолжить путь.
- Покажите мне потом эту книгу, пожалуйста.
- Да, конечно. Если хотите, то можем вернуться прямо сейчас и…
- Не стоит, ведь наша прогулка только началась. А книга пока в безопасности.
- Вы уверены, что за ней никто не влезет, пока нас нет?
- О ней же никто не знает, верно?
Мила решила уточнить:
- Не знает о книге или не знает о том, где она лежит?
Вик хмыкнул и ответил, как ей показалось, обтекаемо:
- Загоскин вам верно сказал: у него последний экземпляр. Упоминание об этом издании стерто из всех анналов.
Мила озадаченно моргнула и промолчала. Виктор тоже замолчал, но потом сказал, оправдываясь:
- Наверное, вам кажется, что я говорю загадками, но это оттого, что я начал с неправильного конца.
- Тогда начните с правильного.
- Именно это я и собираюсь. Но сначала позвольте еще вопрос?
Мила кивнула.
- Что вы помните о собственной поездке на Мадагаскар?
- Это было в прошлой жизни. Я была там как туристка, и на острове с нами не случилось ничего примечательного. Я вообще не понимаю, отчего к этому эпизоду моей биографии у всех такое пристальное внимание. И у вас, и у Загоскина. Это было самым обычным путешествием.
- А где именно вы были, в каком районе?
- В центральном. Простите, - она нахмурилась, сводя к переносице тонкие брови, - но все, что связано с Мадагаскаром, причиняет мне боль. Это глубоко личное, и если вас ведет простое любопытство, то не мучайте меня. Прошу вас!