- Ничего, - проговорил Соловьев, - как выражаются мальгаши, соль-то у них есть, но посмотрим, умеют ли они готовить. Лично я на Лиса рассчитываю, и тебе бы лучше поумерить скептицизм, чтобы он не мешал воспринимать хорошие предложения. Я очень хочу послушать, с чем он к нам пожаловал.
Демидов-Ланской коротко выдохнул сквозь зубы, не согласный с этим непрошенным советом, и включил поворотник, намереваясь съехать к обочине и остановиться.
- Будешь писать Сперанскому?
- Куда я денусь? Твоим выводам я пока верю больше, чем грядущим раскладкам Лиса. Диктуй текст, если придумал уже.
- Придумал, - ответил Вик, - напиши ему следующее...
(Сноска. * Насекомые типа саранчи – нетипичная еда для мальгашей. На северо-востоке острова жители могли съесть при случае цикад, которых они называют «сакондри», и даже высоко оценивали его вкус, но это не занимало значительной доли в их рационе. Однако в последние годы из-за провала продовольственной программы на Мадагаскаре все чаще говорят о голоде и альтернативных источниках пищи. Инициаторами подобных проектов становятся европейские ученые, которые надеются таким образом убедить мальгашей в пользе не слишком популярного источника белка и уменьшить охоту на лемуров и других редких животных. Говорят, что жареная мадагаскарская цикада (ее готовят как шашлык на углях) напоминает по вкусу бекон. На курортах ее готовят для туристов как образец местной экзотики)
29.2
29.2/9.2
Дмитрий Москалев, наша реальность, некоторое время назад
Роман Семенович Укоров, адвокат и туркопелье Ордена Храма Обоих Солнц» постоянно путался у Дмитрия под ногами. Дмитрий не привык отчитываться ни перед кем и тем более делиться планами, которые, вообще-то бывают секретными, однако противный адвокатишка лез буквально во все щели. И суток не прошло после возвращения из СИЗО, как он уже всунул свой длинный нос в конфиденциальные бумаги, в рабочий компьютер и телефонную переписку.
Москалев привычно огрызнулся, но получил в ответ надменную отповедь, подкрепленную неожиданной болью в украшенном перстнем пальце, и примолк, как нашкодивший двоечник в кабинете директора, схваченный за ухо.
Боль, связанная с перстнем, не только его ошеломила, но и напугала. Дмитрий захотел немедленно зашвырнуть подальше проклятую печатку, но ее обод намертво врезался в кожу, а в палец словно воткнули раскаленную иглу.
- Даже не пытайтесь! – презрительно сказал ему Укоров, который уже выходил из кабинета, но обернулся, затылком почуяв крамолу. – Этот перстень с вами надолго, если не навсегда. Снять его не получится без существенного вреда для здоровья. Вы же не хотите остаться инвалидом?
- В нем скрыт какой-то механизм? – вскипая, воскликнул Москалев. – Игла? Яд? Подлое дело!
- Для подлых людей, - парировал Укоров, демонстрируя ему извлеченный из кармана миниатюрный пульт. – Пока вы не докажете, что я могу вам доверять, вы при каждой ошибке рискуете остаться без пальца. А то и без руки. Вы же правша? Учитывайте потенциальный ущерб.
Адвокат ушел, а Москалев раненым тигром долго метался по кабинету, круша мебель и доведя до испуганной икоты секретаршу, не вовремя сунувшуюся в начальственный кабинет.
- Что стоишь, дура? – заорал на нее Дмитрий. – Дуй за Соломоном, живо!
К моменту появления на пороге начальника службы безопасности, он немного остыл и был уже способен воспринимать человеческую речь.
- Ну? – мрачно побудил он Соломонова, плюхаясь в кресло. – Что ты успел нарыть на этого урода?
Хотя прошло совсем мало времени, Антон Егорович Соломонов справился с поручением. Он раскрыл папочку, которую держал в руках, и заговорил. Дмитрий слушал и мрачнел, понимая, что все это лишь малый объем, лежавший на поверхности. Он тер ноющий палец (отказавшись уже трогать перстень) и сжимал зубы до скрипа. Начбез за пару часов раздобыл на Укорова такую инфу, что какой-нибудь сицилийский мафиози обзавидовался бы. А ведь по хлипкому виду гаденыша и не скажешь, какая он несокрушимая сволочь! Кажется, половина Москвы была у адвоката в кармане, а поскольку связи в наши дни – это соль земли, навредить Москалеву лично, как и его бизнесу, Укоров был способен. И это без учета масонских связей и ядовитой иглы, спрятанной под свастикой.
Не зря, ох, не зря Дмитрий чуял подвох с первой минуты их знакомства! Но теперь уж поздно, поезд ушел. Москалев притих и счел за благо пока не демонстрировать норов. Время, проведенное на нарах, хорошо отложилось у него в памяти, и повторения он не хотел. «Ничего, - думал он с безмолвной злостью, - придет и мой срок!».
Укоров приказал ему лететь в Уфу за Милой немедленно, и Москалев подчинился, хотя первоначально планировал собраться с мыслями в течение нескольких дней, а для этого лучше было держаться от беглянки на расстоянии. Он всерьез боялся не сдержаться и надавать ей при встрече оплеух, а это было чревато. Месть, горячая и необдуманная, колотила набатом ему в грудь. Дмитрий страстно мечтал поквитаться за свои унижения. Подлая шлюшка одна была во всем виновата, но могущественный тесть вряд ли стерпел бы подобное, и приходилось сдерживаться.
Перстень, намертво севший на палец, тоже внес коррективы. Дмитрий больше не принадлежал себе, и поскольку дураком не был, устраивать фронду без веской причины и солидной поддержки не стал. Он приказал секретарше купить билет на самолет и снять в Уфе приличный номер, а сам поехал домой собираться.
Прибыв в столицу Башкирии, Москалев с ходу попытался пробиться в Межгорье, чтобы вытащить Милку – по-хорошему или за волосы, как пойдет, - но потерпел неудачу. Ни к чему не привел и мозговой штурм: приличных идей, как обойти КПП, не нашлось ни у Соломонова, ни у Серегина, присматривавшего в эти дни за башкирскими активами.
Неудача Дмитрия взбесила, тем более, что Серегин наговорил про его жену много чего. И про нее, и про де Трейси, и про странный пансионат, где скрывался, по слухам, недобитый хранитель древностей Загоскин, и про загадочного санитара, возникшего словно из ниоткуда. Парень, переигравший де Трейси и нанятых им бандюганов, был, разумеется, птицей не самого низкого полета, но поскольку принадлежал к группе «выживших», с ним придется разбираться отдельно. Дмитрий это признавал и сходил от перспектив с ума. Милкины похождения и сами по себе доводили его до белого каления, но сейчас к ним присоединялись еще и бессилие, и зарождающийся страх. Когда «Прозерпина» и «Яман» схлестнутся, мало не покажется никому.
У Москалева, правда, теплилась надежда, что он отнюдь не проходная пешка в этой смертельно опасной партии. Милка – единственная дочь Командора, и раз тот отдал ее ему, то не сослепу, нет! Тесть наверняка вскрыл всю подноготную будущего зятя, и это означало, что Москалев – такой, какой он есть – был важен ему и нужен. Именно он, а не его активы и фирмы самоцветов - от этого предположения Дмитрий и собирался отталкиваться.
Впрочем, с ожившей женой тоже все было сложно. Дмитрий знал, что де Трейси ее убил, и это не могло ему пригрезиться – только не такое действо! Резня свершилась на его глазах и в точности повторяла сценарий, каким пользовались храмовники. Де Трейси был убийцей не только по долгу службы, но и в силу личных извращенных представлений, он наслаждался властью над жизнью и смертью и всегда с удовольствием брал в руки Рериховскую пурбу. Милку он не пожалел, и раз Сперанский не растер его в порошок… раз сумел дочку свою каким-то образом оживить и вытащил из тюрьмы зятя, заявив, что случившееся было «ему уроком», то…
…то де Трейси действовал по личному приказу Командора!
«Это был заговор! – осенило Дмитрия. - Но против кого?»
Сам Дмитрий никаких угроз собой не представлял и не являлся их целью. Только средством, как ни обидно было подобное отношение. Но кто же тогда адресат?
Дмитрий и сам был циником, готовым ради большой выгоды на многое. Однако принести в жертву каких-то несговорчивых коллекционеров, чтобы отобрать у них нужные вещи, - это одно, это допустимо и практически нормально, но положить на алтарь собственного ребенка.. Это уже за гранью. Чтобы подвергнуть болезненному испытанию ту, ради которой, по идее, наживается состояние, укрепляется положение и строится будущее – это какова же должна быть прибыль?!