Мила кивнула. Она села на стул, который ей указали, безучастно закуталась в плед и сидела, пустив остаток сил на обуздание слезливой истерики. В руки ей Соловьев всунул холодный пакет из холодильника, велев прижать к пострадавшей скуле. Мила прижала, но не верила, что поможет. Завтра лицо опухнет, а левый глаз превратится в щелочку, и она станет еще краше, чем сейчас.
Вик с бытовыми хлопотами справился быстро. По комнате стало расползаться тепло, а небольшой чан и чайник на плите принялись позванивать крышками.
- Мила, вот вода. Пока в тазике и в чане, - позвал ее Вик, приглашая пройти в закуток за занавеску. – Вещи и полотенце на стуле. Как умоешься, садись к столу, я заварю чай. А потом протоплю баню. Там есть бак с краном, очень удобный.
- Спасибо, – прошелестела она, поднимаясь. Все мышцы у нее ныли, как и голова, раскалывающаяся от оплеух. – Не надо баню, я так…
- Точно не надо? Мне не сложно.
- Баню завтра… потом… я очень устала.
- Как скажешь. Может, тогда ужин?
- Не хочу. Спасибо. Чая достаточно.
Мила действительно устала. Шаркая ногами, как столетняя бабка, она скрылась за занавеской. Постояла, сгорбившись, над исходящим паром тазиком, взглянула в узкое зеркальце, висевшее на стене, и едва не застонала. Глаз уже начинал заплывать, нос покраснел, а лицо было в потеках туши и крови, как у индейца, вышедшего на тропу войны. Или как у зомби, вылезшего из могилы.
Мила принялась лихорадочно избавляться от одежды, скидывая ее в кучу прямо на пол. Схватив мыло и губку, стала намыливать руки и тело. Железистый запах, так донимающий ее, усилился, и Милка поняла, что это воняет кровь мертвеца.
Пока она приводила себя в порядок, Вик все-таки разогрел ужин. Милкину порцию наложил на тарелку и поставил на стол – захочет, так съест. Не захочет, рядом с чашкой чая он положил печенье и яблоко. Подумав, достал из холодильника кефир.
Мила вышла из-за печки чуть посвежевшая, но безрадостная и вялая. Равнодушно посмотрела на котлету с макаронами, пригубила чай и попросилась где-нибудь прилечь.
Вик пододвинул к ней по столу блюдце с таблеткой:
- Выпей, чтобы заснуть. У тебя сотрясение, нужен полный покой.
Милка послушно запила таблетку чаем. Вик смотрел на нее внимательно, но по его выражению было сложно вычислить, что он обо всем думает. Милка же мечтала о тишине. Как хорошо, что он не повез ее в пансионат! Там бы все принялись ее теребить и задавать вопросы, а сейчас это было лишним.
- Туалет у тебя во дворе?
- Увы, да. Слева от навеса с машиной. Показать?
- Я найду.
- Ладно, только куртку мою сверху накинь! А пока ходишь, постелю тебе на кровати у окна, - Соловьев встал.
Мила подозревала, что кровать в доме одна, и она выселяет хозяина на диван или вообще на пол, но не стала возражать. Понимала, что Вик не отступит. Да и силы закончились.
Подушка, заправленная в новенькую жесткую наволочку, пахла какими-то травами. Мила легла и, натянув одеяло по самые уши, закрыла глаза. Вик выключил верхний свет, и комната погрузилась в полутьму.
Она уже засыпала, когда сквозь сон услышала вибрацию телефона, оставленного Соловьевым на обеденном столе. Вик, видимо взял его и вышел в сени, чтобы не мешать. Негромко хлопнула дверь, скрипнула половица... Милка повернулась на другой бок, но звук французской речи ненадолго выдернул ее из наплывающего сна обратно в реальность.
Вик говорил приглушенно, и она не могла ничего разобрать, кроме отдельных слов.
«Так странно, - подумала она, - почему по-французски? Он что – шпион?»
Но мысль ушла, так и не разбудив ее окончательно. Вик был ее спасителем и героем и мог говорить с кем пожелает и как пожелает. Она приняла бы его всякого, потому что любила. Да, любила!
Свернувшись калачиком, она заснула в его доме, в его постели и на его подушке. И ей наконец-то стало хорошо. Никакие кошмары не преследовали ее этой ночью.
7.4
7.4
Утром Мила проснулась отдохнувшей. Только лицо немного болело, а так – ничего. Все налаживалось. Даже аппетит появился. Она набросила на футболку, в которой спала, большой мужской халат в синюю полосочку, утонув в нем как скафандре, даже пояс не помог, и отправилась искать хозяина.
Вик нашелся сразу – появился из сеней с охапкой дров. Увидев Милу, улыбнулся:
- Доброе утро! Как самочувствие?
- Доброе, - эхом откликнулась она и, вспомнив про свои «украшения» на лице, засмущалась. – Все хорошо, голова не кружится, в глазах не двоится. А где?..
- Удобства во дворе. Ты же была там вчера. Забыла?
- Я про свою одежду. Ее надо застирать…
- Я бы предложил ее выкинуть. По-моему, там все испорчено безвозвратно, но, конечно, ты сама смотри. Пока ты спала, Галя принесла сумку с твоими вещами, она стоит под вешалкой. Надеюсь, там есть все необходимое на первое время.
- Галя?! – вспыхнула Мила. – Она в курсе, что я ночевала у тебя?
- О том, что произошла авария, уже многие знают, мы с тобой звезды интернета, - усмехнулся Вик, вываливая дрова на пол и открывая вьюшку. – Безруцкая одобрила наше решение, по которому мы не стали пугать стариков в пансионате. Считай, что ты на больничном.
Мила села на подвернувшийся стул, закрыв руками лицо. Ее планы хранить инкогнито и вести тихую неприметную жизнь окончательно провалились.
- А полиция?
- С полицией я тоже договорился.
- Это как? – она отняла руки, воззрившись на Соловьева, поджигавшего щепки в раскрытом зеве печной топки.
- Ты свидетель, не более того. Погибших опознали, это известные в городе нарушители закона. Я сказал, что они силой заставили тебя сесть в машину у супермаркета, желая повеселиться. Ты напишешь потом заявление, которое подошьют к делу. Небольшая проблемка вышла с твоим паспортом, но с места аварии его уже изъяли, он не будет фигурировать в протоколе. Тебе выдадут новый, абсолютно чистый. Просто надо будет немножко подождать.
- Чистый? То есть без пятен крови?
- Чистый – значит «официальный».
Мила представила, насколько сильно испорчен ее основной документ, и закусила губу. Но может оно и к лучшему? Может, еще и фамилию поменять заодно? Но тут она вспомнила, что Дима вроде как под следствием, и ей не надо больше бежать.
- Спасибо, Вик, - прочувственно произнесла она. – Ты сделал для меня очень много. Наверное, больше, чем кто-либо еще за всю мою предыдущую жизнь.
- Все это было несложно, - ответил он, прикрывая чугунную дверцу с императорским двуглавым орлом по центру. Встав, он пошел к микроволновке, установленной на узком кухонном уголке. – Есть вчерашние котлеты с макаронами и сегодняшняя гречневая каша с грибами от соседки, любезной Рузалии Ивановны. Ты что предпочитаешь?
- Я, наверное, буду кашу. И кофе, если можно.
- Конечно, можно. Ты пока одевайся.
- Да, я сейчас, - спохватилась Милка.
Накинув на плечи Соловьевскую куртку, висевшую на вешалке, и схватив сумку с вещами, она выскочила в сени. Одеваться она предпочла там, на холоде, однако, когда она вернулась, Вик признался:
- Прости, забыл сказать. За правой дверью есть еще одна маленькая комната, неубранная совершенно, но зато там теплее, чем в сенях.
- Ничего, я не замерзла, - соврала Милка.
Они сели завтракать. Разговор не клеился. Когда телефонный зуммер разорвал пространство комнатушки, девушка даже обрадовалась.
- Я отвечу? – Соловьев взглянул на экран смартфона.
Мила кивнула и отвернулась, показывая, что совершенно не собирается подслушивать. Вик отошел к окну, за которым виднелся корпус пансионата. Его прямая спина, обтянутая тонким свитером болотного цвета, выглядела на удивление напряженной.
- Я немного занят, Пат, - произнес он по-французски, - у тебя что-то срочное?
Мила встрепенулась, вновь услышав звуки французской речи. Соловьев говорил бегло, правильно и без акцента. Она подумала, что совершенно ничего о нем не знает.
- Да, я делаю, что могу, - сказал Вик в трубку, - и нет, тебе не стоит приезжать. Разумеется, она со мной, и мы оба в полном порядке… Прости, Пат, у меня дрова сейчас прогорят… Какие дрова? Представь себе, я должен дважды в сутки протапливать дом, и к романтическим посиделкам у камина это не имеет никакого отношения.