Доктор был примерно моего возраста, может, на 2-3 года младше, и эта его почтительность, граничащая с подобострастностью, меня тяготила. Желая избавиться от ореола «отмеченного судьбой», я пытался объяснять ему выработанную мною методику запоминания, говорил про «погружение в языковую среду», но помогало мало. Радуку по-прежнему выделял меня среди прочих пациентов, и я, стыдно сказать, в итоге перестал обращать на это внимание. Я даже пользовался его расположением и, после того как выписался, продолжал его навещать, познакомился с его семьей – и все это в корыстных целях. Мальгашский язык увлек меня, и я искал любую возможность для общения на нем.
В быту мои старания говорить с местными приводили к курьезам. Если я приходил на базар или в какую-то контору и начинал излагать суть, в первые минуты меня никто не слушал. Только минут через пять, когда я уже готовился перейти на французский в глубоком отчаянии, что меня не понимают, раздавалось восхищенное: «Как вы хорошо говорите! А скажите что-нибудь еще».
Вазах(белый иностранец), говорящий по-малагасийски, неизменно провоцировал ступор. Местные дали мне прозвище «Рука Бога» - Танананадрианаманитра, подразумевая, что мое появление – это перст судьбы, указующий на лучший выбор.
Советские люди действительно очень много полезного делали для мальгашей, улучшали их жизнь, и я не видел в своем реноме «божественного посланца» ничего вульгарного. Это даже помогало нам решать важные вопросы, поэтому меня часто посылали на переговоры с чиновниками. Стоило им услышать, что на прием явился Танананадрианаманитра, как они моментально подписывали нужные бумаги.
Но вернемся в Макао наших дней. Я встретил Радуку Рене совершенно случайно, когда стоял на набережной и любовался видом китайских небоскребов на другой стороне пролива. Впрочем, мне ли говорить о случайностях?
Посетовав, что «совьетики» ушли с Мадагаскара, Радуку, тем не менее, упомянул, что хоть официальные контакты в области культуры сведены к минимуму, на острове есть компании, имеющие отношение к современной России. Усилила свои позиции и Православная церковь, она собирается возродить офис «Московского радио», чтобы вещать, теперь уж через интернет, о «Законе Божьем». А еще на севере острова в районе бухты Антунгила возводится «какое-то представительство», где будет работать «много русских», заинтересованных в развитии национального парка «Масуала». Рене пригласили возглавить клинику для мальгашей, работающих на это представительство.
- А вообще они ищут людей, одинаково хорошо владеющих русским, французским и мальгашским, - сообщил Рене, - не желаете ли попробовать себя на новом месте, мой друг? Тряхнуть, так сказать, стариной. С Тананадрианаманитрой у них все пойдет как по маслу, и они будут рады нанять вас.
- Мне уже шестьдесят лет, - с сомнением высказался я, хотя название бухты Антунгила заставило сделать стойку, - я пенсионер. Возьмут ли меня?
- Меня же взяли с удовольствием! А мне пятьдесят семь. Среди молодежи не найдешь нужных специалистов, все у нас пришло в запустение, поэтому и призывают в строй стариков.
Рене агитировал меня, как будто загадочное «представительство» было его личным предприятием, но я уже знал, что соглашусь. Я искал Дри Атонг, и, судя по косвенным данным, кинжал пропал в Макао примерно в 1773-1774 годах. Многое говорило за то, что он отплыл на одном из португальских кораблей в сторону Капштадта, нынешнего Кейптауна. Мадагаскар лежал на пути в Капшдатд, и появление передо мной Рене было как прямое указание, куда мне стоит направиться.
Через несколько дней я вылетел из Макао в Антананариву и, сделав пересадку на внутренний рейс, прибыл в Маруанцентру, где располагалось «представительство».
Вид городка меня разочаровал. Прежде мне никогда не доводилось бывать на севере острова, но с некоторых пор я предчувствовал, что рано или поздно звезды приведут меня сюда.
Маруанцентра находилась а глубине бухты на высоком берегу, аккурат в том самом месте, где в 18 веке авантюрист Морис Беневский разбил свой город Луисвилль. От его укреплений ныне не осталось и следа. Местное население тоже ничего о нем не знало, хотя его именем была названа центральная улица городка. Последнее меня, впрочем, не удивило. Мальгаши способны перечислить имена и деяния всех своих предков, но блистательный «король Мадагаскара» не оставил потомства, потому и вспоминать о нем было некому. Только те, кому по долгу службы полагалось знать историю государства, были наслышаны о Беневском, однако не все островитяне прилежно учили историю в школе.
Городок был маленький, душный, пыльный, и по самым смелым подсчетам в нем вряд ли проживало больше двадцати тысяч жителей. В порту располагался базар, который, наверное, был на этом самом месте еще со времен морских разбойников, контролировавших прибрежные воды Антунгила в эпоху Великих географических открытий. Здесь продавали рыбу, заморские ткани, специи, экзотические овощи, предметы роскоши и антиквариат, книги, животных – да чего только тут не было! Торговцы сидели прямо на земле, разложив на картонках товар. Те, что побогаче, прятались в тени полотняных навесов. Их пестрые зонтики прикрывали кособокие стены торговых павильонов, заставших расцвет колониального французского владычества.
Посетив офис «представительства» (на самом деле к национальному парку, как мы с Рене считали вначале, эти люди отношения не имели, они собирались торговать самоцветами, но мне было все равно), я зарегистрировался в указанной мне гостинице и вышел прогуляться. Ноги привели меня на тот самый базар, о котором я поведал выше. Прохаживаясь вдоль рядов и отбиваясь от голопузой ребятни, с любопытством ходившей за вазахом, я остановился перед стариком, у ног которого стояли ящики, набитые старинным барахлом.
Мы разговорились. Мое владение имеринским диалектом впечатлило торговца, и он принялся допытываться, кто я таков:
- Моряк? Турист? Торговец? – перебирал он, а узнав, что я родом из России, восторженно хлопнул себя по тощим коленям: - Совьетик! Конечно же, как я не догадался? Только совьетикистоль бережно и внимательно относятся к нашей культуре и языку.
Поговорив со стариком еще немного, я собрался отправиться дальше, но тот задержал меня, вознамерившись непременно сделать подарок. Я отнекивался, но торговец не принимал возражений.
- Вот, это для вас, специально, - покопавшись в недрах одного из ящиков, он извлек на свет какие-то драные и грязные пергаментные страницы, плохо переплетенные между собой. – Эту сурабе (рукопись) у меня никто не купит. Прежде не покупали и дальше не купят, невозможно продать! А вам будет приятно, ведь это написано на вашем языке.
Я взял пергамент в руки, с изумлением рассматривая русские буквы, проступающие на бурой основе. Традиционные мальгашские сурабе, рукописи народа антаймуру, не имеют названия на обложке. Их владельцы (обычно грамотными были колдуны или знахари) отличали один том от другого лишь по цвету переплета. Но здесь был иной случай. Прямо поверху вился более крупный заголовок. Большинство слов выцвело, но имя автора читалось: «писано в 1778 году Иваном Уфтюжанином, побывавшим в тайном городе Меринов на южной оконечности Земли»
Так мне в руки попала рукопись сподвижника Мориса Беневского, содержащая крупицы бесценных знаний о цели моих долгих поисков – Солнечного ножа, легендарной клиновидной Ваджре, (*) однажды спасшего мне жизнь, но исчезнувшего по воле неумолимого рока…»
(Сноска. Ваджра (удар грома или молния) - ритуальное и мифологическое оружие в индуизме, тибетском буддизме и джайнизме. Было создано божественным ремесленником Тваштаром из костей мудреца Дадхичи для Индры в его борьбе с асурами. Это мощное оружие, соединяющее в себе свойства меча, булавы и копья. Символ несокрушимого намерения адепта на пути к освобождению. Среди эзотериков считается «единственным дошедшим до наших дней оружием допотопной цивилизации»)
Глава 8. Вик. 8.1