- Ты…
- Вот видишь, - он помог ей забраться в машину и перед тем, как захлопнуть дверцу, совершенно непонятно добавил: - У кого-то пингвины танцуют, а у кого-то динозавры. Тот, кто это придумал, был явно без ума от зоологии.
- Какие пингвины?
- В Межгорье Аня тебе покажет.
- Ты хотел сказать, Патрисия?
- Нет, Аня Грач, - он подмигнул ей и вставил ключи в зажигание. – Пингвины хранятся в шкафу у Патрисии, но Аня имеет на них полное право и может забрать, когда пожелает. Я чуть позже тебе расскажу.
Мила робко ему улыбнулась. Чему бы не радовался Соловьев, но от его бодрых интонаций душный обруч, сковывающий грудь, ослаб.
«Будь что будет», - решила она.
9.2
9.2
Уфа – интересный город в плане архитектуры. Мила, пожалуй, нигде не встречала такой причудливой смеси современности и старины. Низкие особнячки с резными наличниками перемежались с высокими зданиями 21 века, и все это вместе смотрелось весьма причудливо.
Сегодня девушка, впрочем, предпочитала поменьше глазеть по сторонам. Она ехала, по преимуществу уставившись на собственные руки, в которых был крепко, до белизны пальцев, зажат голубоглазый Дино. Хотя город был ей совершенно незнаком, особенно в этой части, она не желала запоминать его красоты, чтобы потом, когда все изменится, не сожалеть об ушедшем. Состарившаяся за одну ночь Архиерейка, потерявшая многие ориентиры, напугала ее.
- Это здесь, - сказал Вик, заворачивая во двор обычной пятиэтажки.
Он тоже молчал всю дорогу. Мила искоса бросала на него краткие взгляды, любуясь гордым профилем. Утром Вик не стал бриться, видимо, было некогда, и слегка отросшая соломенная щетина волновала ее. Хотелось провести по его скуле пальцем, чтобы кожей ощутить сей отличительный мужской признак. Воображая себе этот процесс, она чувствовала, как покрывается мурашками.
Ее муж всегда брился очень тщательно, дважды в день. С лосьонами, кремами и одеколонами, которыми была заставлена полочка в ванной. Для Милы это было необычно, потому что ее отец носил короткую аккуратную бородку и если ухаживал за внешностью, то делал это в салоне, обходясь дома минимумом. Мила думала, что Дима старается ради нее, демонстрирует желание понравиться…
Она одернула себя: зачем постоянно сравнивать Диму и Виктора? Любое сравнение – это оскорбление последнего. Ни один человек не придет в восторг, когда его сравнивают с убийцей и негодяем. «Надо прекратить! Забыть о нем!» - приказала себе Мила, дергая ремень безопасности.
- Давай помогу, - сказал Вик.
Его рука скользнула к замку, отстраняя ее пальцы, и мгновенно освободила ремень. Мила залилась краской:
- Спасибо… Я просто… я давно не ездила на машине.
Это прозвучало глупо, но Вик был поглощен предстоящей задачей и мыслями находился далеко.
- Квартира Загоскина на третьем этаже, - он указал на крайний подъезд, - окна двух его комнат выходят на проспект, во двор смотрит только кухня и спальня. В спальне тяжелые плотные шторы, и сейчас они задернуты. Цвет у них другой, не тот, что был неделю назад. Надеюсь, профессор там.
Милка выбралась наружу и поискала глазами окна, о которых он говорил. Ей было сложно сориентироваться. Хотелось спросить, откуда ему известна планировка и вид штор, но она промолчала. Вик для нее оставался загадочным, и ей не стоило, пожалуй, разрушать этот ореол. Спасители и должны быть такими – таинственными, умными и сильными. Только таким и доверяешь.
Соловьев тем временем достал с заднего сидения серебристый чемоданчик с кодовым замком, где хранились книга и шкатулка, и запер машину.
- Готова?
Мила кивнула. Она не видела Загоскина мертвым, поэтому думала, что легко примет факт, что он жив. Если он, конечно, жив.
- Ты думаешь, нам откроют?
- Скоро узнаем.
В подъезде был домофон, но Соловьев отпер его с помощью универсального магнитного ключа, какие бывают у почтальонов и полицейских. Лифт отсутствовал, и они по узкой лестнице с погнутыми перилами поднялись на нужную площадку.
По подъезду гулял ветер, потому что окно на втором этаже было распахнуто настежь, наверное, его не закрыли курильщики, запахом табака которых провоняли все стены. Мила поежилась и поправила шарфик, повязанный поверх порванного воротника плаща. Вик застирал кровавые пятна, но пуговицы пришил разнокалиберные, какие нашел. Стало некрасиво, и нитки в разорванном шве, восстановленном кое-как, висели неаккуратной бахромой, но у Милы не было времени, чтобы все переделать. Ни времени, ни желания. Ей представлялось, что если она начнет перепарывать, Соловьев обидится. Ведь он заботился о ней, а она – недовольна.
Вик давил на кнопку звонка долго и настырно. Им не открывали, но за дверью слышалось едва уловимое копошение.
- Там кто-то есть, - одними губами шепнул Вик. - Вот только сын или отец?
- Сын? – Мила захлопала ресницами. – Он разве должен приехать?
- Вопрос другой: доехал или еще в пути?
Как всегда, Вик знал гораздо больше, чем можно было предположить.
- Если это профессор, то он нас боится. А жаль. Я бы хотел с ним поговорить до того, как появится Михаил Загоскин.
Шептаться у двери – не лучший способ понравиться недоверчивому жильцу, подслушивающему по ту сторону двери, и Мила решилась.
- Иван Петрович! – громко позвала она, охваченная внезапным воодушевлением. – Иван Петрович, это я, Мила! Людмила Ильинична Москалева. Может быть, вы, как и я, помните то, чего больше нет? Мы с вами были в пансионате…
Она не успела договорить название, как послышались лязг цепочки и дребезжание поворачивающегося запорного механизма. Дверь немного приоткрылась, буквально на расстояние не шире ладони, и на них воззрился человеческий глаз под косматой седой бровью. Глаз, как и предполагалось, излучал чистейшее подозрение, а щека, видневшаяся под ним, нервно подергивалась.
- Ну-ка, отойди подальше, чтобы я тебя видел целиком! – прозвучал знакомый надтреснутый голос.
Мила отступила на два шага к противоположной двери:
- Иван Петрович, я рада, что вы живы и невредимы!
- Ну-ну, рада она! – ворчливо сказал Загоскин. – Отвечай: Дмитрий Москалев тебе кто?
- Никто! – выпалила она с перепугу и поспешно исправилась: - Я от него сбежала. А вы что, его знаете?
- Тут пока я вопросы задаю. Так кем ты этой сволочи приходишься – сестра что ли?
Она невольно взглянула на Соловьева и ответила твердо:
- Жена. Но бывшая. А почему вы все это спрашиваете?
Старик молчал, и Мила поспешила пояснить:
- Поймите меня правильно, Иван Петрович, Дмитрий – мое прошлое, и я его больше видеть не хочу. Честное слово! У нас нет ничего общего.
- А с тобой тогда кто? – Профессор просунулся в щель чуть дальше и скосил глаз, стараясь рассмотреть Соловьева.
- Это мой… друг, - тут ее голос все же сорвался. – Это Вик, Виктор Соловьев. Он хороший!
Вик тоже шагнул назад и вбок, давая себя разглядеть:
- Здравствуйте, Иван Петрович, - начал он. – Мы с вами встречались, хотя, подозреваю, вы этого не помните.
- Я старческим слабоумием не страдаю! Помолчи пока, - старик снова взглянул на Милу: - Зачем пришла?
Мила буквально взмолилась:
- Иван Петрович, миленький, не отказывайте нам, пожалуйста! Впустите нас, нам очень надо поговорить! Я сама ничего не понимаю, но вы, кажется, можете нам помочь!
Загоскин снова уставился на Соловьева:
- Руки покажи!
Вик поставил дипломат и вытянул руки ладонями вперед.
- Где перстень?
- Какой перстень? – вполне искренне удивился Вик. – Украшений не ношу.
- Почему?
- Просто не ношу.
- Ну, соврать можешь, что с земли поднял или кто-то подарил. Небось перед дверью стянул с пальца и спрятал, так?
Мила похолодела, подумав, что Загоскин каким-то образом узнал про ее обручальное кольцо. Ей бы очень не хотелось, чтобы Иван Петрович потребовал вывернуть карманы, но Соловьев держался невозмутимо.
- Я же не девушка, мне такие подарки не дарят.
Старик, пожевав губами, задал очередной вопрос: