- Ну допустим. А чего в «дипломате»?
- Ваша шкатулка и книга.
- Какая книга?
- «Встреча с вечностью на двенадцати…»
- Цыц! Ни слова больше! - Старик, вскинув на Милку недобрый взгляд, резко захлопнул дверь.
Мила растерянно моргнула, но тут звякнула цепочка, и Загоскин целиком показался в проеме:
- Заходите! Быстро!
Пропуская незваных гостей в свое логово, он напряженно прислушивался и поглядывал на лестницу.
- Спасибо, - сказал Вик, оказавшись внутри. – Простите за вторжение, но дело и впрямь не терпит отлагательств.
- Да уж не дурак, еще соображаю кое-что! – Загоскин закрыл дверь на два замка и махнул зажатой в руке клюкой: - Тапочки в галошнице.
Вик помог Миле повесить плащ на вешалку, туда же пристроил свою куртку. Они переобулись и прошли вслед за прихрамывающим стариком на небольшую кухоньку. Там на плите, распространяя аромат, булькали кислые щи.
Загоскин прислонил клюку к стене у холодильника, взял ложку и встал к плите:
- Садитесь за стол. И покажите сначала шкатулку, - велел он, помешивая щи.
Вик беспрекословно открыл чемоданчик и выложил на выцветшую клеенку книгу и шкатулку. Загоскин бросил ложку в мойку, подумав секунду, выключил газ и уселся с кряхтением рядом с Милой на шаткий табурет. Взял шкатулку, повертел ее, но открывать не стал, поставил на книгу.
- Чего стоишь? – бросил он Соловьеву. – Табурет в углу.
Вик сел:
- Вы ведь не первый раз меняете свою судьбу, - сказал он. – Вы видите, что мир в очередной раз сбился с ритма, но встречаете это спокойно.
- Что вы знаете о спокойствии? Все это блеф и видимость. Как к такому привыкнуть? - Загоскин тяжело вздохнул. – А вы, оба, что – в первый раз?
- Да. То есть нет, - Мила метнула взгляд в Соловьева и несмело пояснила: – Мне сказали, что не в первый. Но я ничего не помню…
- А такое никто не помнит.
- Однако вы отдали мне шкатулку, потому как что-то предчувствовали?
Загоскин поерзал на неудобном табурете:
- Я не помню, как ее отдавал. Но ты права: у меня ее больше нет. Увидел сегодня новостройку, которой вчера еще не было, - профессор кивнул в сторону окна, - вон, торчит, как кукурузный початок, над крышами, и полез проверять. А шкатулки и след простыл. Когда исчезла, не знаю. Может, и давно.
- Это она? – спросил Вик. – Та самая? Не изменилась?
- А чего ей опять меняться? Она больше не изменится, хоть весь мир к чертям собачьим провалится. – Загоскин нервно постучал согнутым пальцем по резной крышке и повернулся к Миле: - Странно все это. Ты – Москалева, жена врага и убийцы, а я тебе, как утверждаешь, свою шкатулку вручил. Почему?
Мила растерялась:
- Вы не объяснили. Сказали, на память.
- И книгу свою тоже вручил на память?
- Книгу – чтобы почитать…
- Когда вы пересекались с Дмитрием Москалевым? – задал вопрос Соловьев, переключая на себя внимание старика.
- Приходил он ко мне однажды, - обтекаемо откликнулся старик. - Вместе со своим дружбаном.
- Андреем Серегиным? – влезла Милка.
- Второй не представился. Это был напыщенный тип с крючковатым носом и перстнем на пальце. - Загоскин снова уставился на руки Соловьева. – Он молчал все время, только зыркал недобро. Явно понимал, что я вру, но держался скромно. А вот Москалев наглел. Сначала денег предлагал, немного, правда, потом ругаться начал.
Вик прижал ладони к столу:
- Я в этом сообществе не состою, даю слово. Но, кажется, того типа, о котором вы говорите, видел на камере наблюдения. Перстень-печатка у него точно был. Он засветился в Москве, а недавно и в Уфе.
Старик прищурился:
- Тогда ответь-ка, мил человек, с какого боку ты в этой трагедии замешан? Она – жертва, а ты кто?
- Я, можно сказать, человек со стороны. Третья сила.
- Э, нет, - Загоскин хрипло рассмеялся, - никакой третьей силой тут и не пахнет. Есть они, - он вытянул палец в сторону Милы, - есть мы, - он ткнул себя в грудь. – Так было и будет всегда. Третьих нет и не планировалось.
- Значит, вы кое-чего упускаете, - возразил Соловьев. – Некоторое время назад произошло перераспределение сил.
- Бросьте! Если вы устроили грызню между собой, это в общем раскладе ничего не меняет. Одна голова дракона укусила другую, но насмерть себя загрызть ящер все равно не сможет, инстинкты не позволят. Будете собачиться до первой трудности, а потом снова договариваться станете.
Мила слушала их, и на ее лицо постепенно наползала тень. Вик заметил это и поспешно сказал:
- Вы ошибаетесь, Иван Петрович. Лично я к этому дракону не имею отношения. Меня просто попросили вмешаться. И я обещал.
- И прям без всякого корыстного интереса?
- Если вы про деньги, то они у меня и так есть. У меня выбора нет. Гибнут мои друзья.
- Она что ли? – Загоскин кивнул на Милу.
- Ее я тоже хочу защитить.
- Простите, пожалуйста! – Мила откашлялась. – А нельзя ли кое-чего пояснить? Ну, для тех, кто совсем в танке… О каком драконе речь? И кто вы сами такой, Иван Петрович?
- Я уже, считай, никто. В тираж вышел, - ответил старик. – Хотя с этой же системой как? Войти в нее можно, а вот выйти только вперед ногами, да и то не всегда получается. Как говорится, раньше смерти не помрешь, а смерти не допросишься. Я испугался, хотел скинуть с себя непомерный груз, но, видать, промахнулся в чем-то, раз перед вами сижу и ничего про вас не помню.
- Чего вы испугались, Иван Петрович? - в отчаянии спросила Мила. – Или кого? Моего мужа? Он вам угрожал?
Она совершенно ничего не понимала, хотя и силилась. А вот, Соловьев, похоже, ориентировался в этом отрывочном словесном потоке отлично.
- А сына вы почему в Америку отослали? – спросил он. – Полагали, там ему проще будет?
Старик помолчал, пожевал губами, поглядел на шкатулку, поковырял ее рассеянно, погладил пальцами и вздохнул.
- Сам он поехал. За богатством и славой, - неохотно ответил он. – Меня вообще никто не слушал. Я-то в начале, конечно, сам полез. Из любопытства и молодецкой неуемности. Конечно, кому еще, как не мне, дурню, артефактами заведовать? Да и контроля особого не было, слишком мало нас осталось, настоящих-то. Когда мир изменился в первый раз, я вообще умом поехал слегка, решил, что стал бессмертным. Представляете? – он скрипуче хихикнул. – Надулся как индюк и смотрел на все остальное человечество как на биомусор. Тьфу! Стыд и срам. Только смерть Катеньки меня и отрезвила. Не хотел я сыну такой судьбы. Ох, не хотел! Но Буди сам себе голова. Решил разобраться и поехал. Меня не послушал.
- Он в курсе про вас и артефакты?
- Я ему мало об этом рассказывал, но ему и того хватило.
Загоскин резко оборвал себя и сгорбился на табуретке. Мила, у которой ясности не прибавилось, тоже молчала, лихорадочно выискивая смысл в уже прозвучавшем. Вик был единственным способным вести диалог.
- Раз уж мы с вами сидим и разговариваем, давайте начнем с начала, - предложил он. – Я читал вашу книгу и кое-что знаю, но не все. Вы ведь не написали в ней всей правды, Иван Петрович? Вы намеренно хотели запутать читателя, а не разъяснить ему все до конца, я прав?
- Умный какой! – Загоскин еще больше насупился. – А ведь я даже не знаю, откуда ты, умник, выскочил. Хотя перстня на пальце ты и не носишь и называешься «сторонним человеком», так ведь все это полуправда. Такая же полуправда, как и в моей книге. С чего бы мне с тобой откровенничать?
- Вы уже откровенничаете, - указал Соловьев, - значит, решение приняли.
- А чего тебе скрывать? Или от нее таишься?
- От Милы у меня больше нет секретов, - сказал Вик, и Мила про себя слегка удивилась, но и обрадовалась. – Возможно, вы знакомы с человеком, которому я обязан тем, что втянулся в эту историю. Его зовут Виталий Лисица. Если не вы сами, то ваш отец Петр Загоскин мог его знать. Лис работал в военном лагере у подножия Иремеля.
- Вот, значит, как, - пробормотал профессор. – Нет, Лиса я не знал, но теперь кое-что понимаю… Как ты догадался, что в моей книге не вся правда?
- Поскольку вы были посвящены в тайну артефактов, то писать книгу и тиражировать ее – это последнее дело. Разве что в качестве намеренной дезинформации. Если в прошлом вы встречались с Москалевым, то потом, когда познакомились с Милой Москалевой в пансионате, отдали ей книгу не просто так. Вы надеялись, что в итоге ваши путевые заметки окажутся у ее мужа. Зачем вам понадобилась такая сложная комбинация?