Звонок повторился.
- Почему бы и нет? Мир-то изменился. Но если не откроем, то так и не узнаем, для чего его меняли.
- Буди тут при чем? Это не он его менял!
- Но он способен принести новости, которые окажутся полезными.
Загоскин сидел прямой, как струна, и не двигался, а в дверь звонили и звонили.
- Надо принять решение, - поторопил его Вик. – Плыть по течению – не самый лучший вариант, а прятаться вечно невозможно. Пора учиться действовать.
- Знаешь, как уязвить, - буркнул профессор и поднялся.
Мила подскочила и подала ему тросточку. Профессор оперся на нее и сделал нетвердый шаг. Потом оглянулся на Соловьева:
- Но если ты ошибся, если это не Буди… Эх, лучше бы тебе не ошибиться!
Глава 10. Вик. 10.1
Глава 10. Юнгдрунг бон
Виктор Соловьев
10.1
Отправляясь по адресу Загоскина, Вик надеялся, что он на верном пути. Интуиция подсказывала, что любые изменения, пусть и выглядящие хаотичными, на самом деле подчиняются глобальной стройной системе, учитывающей все, в том числе и так называемые «случайности».
В смерти старого профессора Соловьев не видел ни малейшего смысла. Пока Загоскин не выдал тайну, убивать его не стали бы, но за те минуты, что Вик провел в сторожке, никто бы не успел вырвать признание, да и на теле старика не было следов насилия. Вор, проникший в комнату, устроил обыск после смерти, а раз так, если эта ниточка в старом мире никуда не привела, оборвалась, то, чем черт не шутит, она могла продолжаться в новой реальности.
По убеждению Соловьева, вселенная все-таки устроена разумно и потому первым делом старается восстановить искаженные связи и отрезать случайные флуктуации. Смерть профессора была «неправильной», внезапной. В жизни так бывает, но в этом случае сразу после нее запустилась характерная цепочка событий, что настораживало. А если пойти дальше и предположить, что именно незапланированная гибель владельца артефакта послужила стартовым сигналом для диффузии, то получалось интересное: Загоскин был настолько близок к тайне, что с его гибелью она теряла значимые основы, становилась пустой и подлежащей срочному переформатированию.
Тайна не могла стать пустой ни при каких обстоятельствах, слишком много людей имело к ней отношение. Секретные общества, существовавшие много веков и тщательно ее оберегающие; военные и связанные с ними главы корпораций нескольких стран, желающие поставить ее на службу своим интересам; ученые, включая Патрисию, бьющиеся над разгадкой диффузии, и, наконец, сама эта проблема распадающейся реальности – все это нельзя было взять и отменить одной единственной смертью. И если эта нелогичная смерть все-таки что-то отменила, если Загоскин был неотъемлемой частью чего-то большего, а его миссия оказалась абсурдно незаконченной, то новый мир просто обязан был заполнить лакуну.
Чем заполнить? Либо сам профессор в очередном своем воплощении, либо его сын, спешащий в столицу Башкирии на всех парах – кто-то из них, образно выражаясь, должен был подхватить падающее знамя из рук «случайного» мертвеца. Оставалось выяснить кто и каким образом станет «подхватывать знамя». И по возможности положить начало сотрудничеству.
Конечно, подобное предположение было слишком смелым. Вик не являлся специалистом по диффузиям и понимал, что не имеет права толковать факты на свой вкус. Связать смерть владельца артефакта и последовавшие перемены, включая Милино похищение и аварию, – означало признать, что у диффузии есть логика, и, следовательно, ею можно управлять. И даже, возможно, ею кто-то управляет прямо сейчас… Однако Пат, за спиной которой стоял целый отдел квантового прогнозирования, до сих пор утверждала, что изменения носят спонтанный характер, а впоследствии не значит вследствие.
Они все стремились к этому, желая управлять хаосом, но все еще были далеки от цели. Но вдруг кто-то вырвался вперед и как никогда близок к последней черте? Сегодня представилась возможность проверить это.
Въехав во двор, куда выходили окна квартиры Загоскина, Вик убедился, что надежды небеспочвенны. Он отлично помнил, что в прошлый его визит квартиранты предпочитали занавески совсем другого цвета. Конечно, вкусы людей могли поменяться, как и прочие обстоятельства, однако с учетом происходящего, шторы имели значение, только если сами жильцы поменялись.
Разумная вселенная не плодит изменений без веских оснований, из прихоти. Поскольку Михаил Загоскин вылетел в Россию внезапно, купив билет накануне, сменить дизайн в квартире он бы не успел. Заказывать услуги дизайнера на расстоянии глупо, куда логичнее предположить, что квартиру попросту не сдавали, а профессор так и жил в ней все это время.
Шанс застать живого Загоскина дома возрастал. Вот только убедить подозрительного старика, что откровенность с незнакомцами в его собственных интересах, та еще задачка! Вик не смог наладить с ним доверительные отношения до его смерти, не факт, что сможет после.
С последним неожиданно помогла Мила. Она сориентировалась мгновенно и нашла слова, зацепившие Загоскина. То, что старик среагировал на фамилию Москалева, нуждалось в отдельном осмыслении, но главное, что он их впустил.
К слову, Мила с каждым днем нравилась Виктору все больше и больше. Он видел в ней следы глубокого переживания, но девушка, очнувшись после болезни, отныне ни словом, ни делом не давала понять, насколько ей плохо. Она не ныла, хотя он бы понял – кому еще громко сетовать на судьбу, если не ей? Мила неизменно показывала себя с наилучшей стороны, и если бы не корень зла, проросший в ней...
Выбрать такого человека в друзья – все равно, что подружиться с хоботом смерча, засасывающего в себя все подряд. Вик это прекрасно сознавал. Он знал, что Пат права, и ему следует держаться от нее подальше. Мила несла в себе прямую угрозу, но он не желал бросать нуждающегося в помощи человека в одиночестве.
Нет, не так: он не желал бросать симпатичную, добрую, умную и влюбленную в него девушку. Однажды уже преданную и потерявшую все, а теперь возрождающуюся к жизни, в том числе и его усилиями. Он не должен был так с ней поступать.
Не должен и не хотел.
Рассказ и последующие хаотичные ответы Загоскина Мила слушала, округлив глаза и стиснув зубы от обуревающих эмоций, и, желая поддержать, а еще больше успокоить, Вик взял ее за руку.
Это простое действие возымело сумасшедший эффект. Мила тотчас отвлеклась от рассказа, забыла про возрастающий страх и переключилась на куда более приятные мысли. Непонимание в ее глазах сменилось на сдержанный восторг, тревога заместилась обожанием и надеждой. Вик мог бы гордиться собой, но в глубине души почувствовал не гордость, а светлую радость. И рад он был не тому, что сгладил негатив и отсрочил взрыв, а тому, что удостоился ее любви – всепоглощающей и безбрежной, как океан.
К некоторому его удивлению, простой жест – взять Милу за руку – помог и ему тоже. Оберегая ее, он открывал в себе неизведанные источники сил. Это был еще один плюсик к ее карме. И еще одно подтверждение, что их встреча была запланирована где-то на небесах.
Увы, он не имел права погрузиться в новое для себя чувство с головой – Загоскин требовал внимания. Хитрый старик вел игру, превращая диалог в подобие поединка. Вик был вынужден принять навязанную тактику, попеременно атакуя и обороняясь, в надежде отыграть упущенное в первые минуты преимущество.
Загоскин хотел вытащить из Соловьева как можно больше, сообщив в ответ как можно меньше. Он сыпал «откровениями», мешая ложь с правдой, и даже естественная скорбь вдовца была им искусно вплетена в ловчую сеть для простаков. Поблескивающие из-под полуприкрытых век глаза пристально следили за собеседниками.
Вик совсем не ожидал, что старик вообще затеет эту дуэль, щедро сдобренную смысловыми нюансами. Он ошибочно считал его дряхлым и с чудинкой – таким, каким Загоскин демонстрировал себя в пансионате. Инвалидное кресло, нелогичные повороты в разговоре, вздорный характер ворчуна – все это казалось похожим на правду, потому что выглядело типичным и объяснимым, но сейчас, в этой новой реальности, прошлые выводы оказались помехой. Загоскин изменился. Словно вернув себе способность передвигаться без кресла, он заодно сбросил и маску выжившего из ума деда.