Сейчас перед Виктором стоял смуглокожий (пошел в мать) и черноглазый мужчина лет 45-ти, мало напоминающий улыбчивую фотографию с сайта Института. Сходство, конечно, просматривалось, но, по сравнению со снимком, Михаил сегодняшний прибавил с десяток килограммов, поседел на висках и обзавелся очками в тонкой оправе, делавшим его взгляд излишне простодушным.
Шумно пообнимавшись с отцом и издав все положенные случаю междометия, Михаил затащил в квартиру три объемных чемодана и принялся раздеваться. На Виктора он никак не отреагировал, просто поздоровался, словно присутствие в семейном гнезде посторонних было в порядке вещей.
Вика это нарочитое пренебрежение удивило, но старый профессор выглядел счастливым и беспокойства не проявлял.
Наконец Михаил, одернув тонкий свитер цвета абрикоса, обратил внимание на подпиравшего стенку Соловьева.
- Папа, познакомь нас, пожалуйста, как следует.
Не дожидаясь рекомендаций, Вик выпрямился и сделал шаг вперед, протягивая руку:
- Виктор Соловьев, врач общей практики. Заглянул к Ивану Петровичу на огонек.
- Михаил, единственный сын Ивана Петровича, - живо откликнулся Загоскин-младший, отвечая на рукопожатие. – Я нейробиолог, занимаюсь пограничными состояниями сознания.
Лицо у Михаила было живое, округлое, с безвольным подбородком и без заметных морщин. Он был массивным, но рыхлым, и возвышался над своим отцом на целую голову, настолько же уступая при этом в росте Соловьеву. Пожимая его руку с широкой ладонью и короткими пальцами-колбасками, Вик однако ощутил в ней недюжинную силу.
- Значит, я не напрасно волновался, раз застал в квартире врача? – Михаил изобразил преувеличенную тревогу. Именно что изобразил – Вик уловил неловкую фальшь. И что-то еще, какую-то тень, промелькнувшую на дне увеличенных линзами глаз. – Что с ним? Опять сахар упал или давление?
- Ах, оставьте! – Загоскин замахал руками. – Я здоровее всех живых. Виктор просто знакомый. Мы с ним немножко поболтали на кухне…
Однако он не добавил, что гость уже уходит – значит, считал разговор неоконченным и выставлять за дверь никого не собирался, несмотря на изменившиеся семейные обстоятельства.
Вик быстро прикинул, стоит ли ретироваться, оставив отца и сына наслаждаться обществом друг друга, но потом решил, что ответы на вопросы важней семейной идиллии. Раз не гонят, значит, стоит подождать и посмотреть, что последует дальше.
- Рад, очень рад знакомству – глаза Михаила за стеклами очков блеснули заинтересованно. – Вы сосед? Бывший коллега?
- Я работал в пансионате, где некоторое время жил Иван Петрович.
- Понятно. Наблюдаете по-дружески за бывшим пациентом?
- Можно и так сказать.
Михаил повернулся к отцу:
- Папа, ну что ты держишь нас в прихожей? Нашу встречу надо отметить. И обмыть! – он проворно полез в чемодан, откуда извлек бутылку дорого виски, показав Соловьеву этикетку: - Как насчет более близкого знакомства? Посидим тесной мужской компанией…
- Я не один, - предупредил Вик, - с девушкой.
- Виктор пришел ко мне со своей коллегой, - заспешил пояснить профессор, - то есть не совсем коллегой… сослуживицей. Людмила, где ты прячешься? Иди сюда, я тебя с сыном познакомлю!
- Девушку мы тоже с удовольствием угостим, если она пожелает. У меня есть кола, - Михаил снова запустил руку в чемодан, - я запасливый. Я и закуску прихватил.
Сын не поинтересовался профессиональным мнением о здоровье пожилого родителя, не обеспокоился, что чужие люди толпами ходят к его отцу – а ну как мошенники? Михаил избегал смотреть Соловьеву в глаза и излишне суетился, стараясь скрыть неловкость, словно это он был тут незваным гостем.
Из кухни появилась Мила. Загоскин-младший тотчас рассыпался в комплиментах. Вик не мешал им, отступил в глубь коридора, но глаз с Михаила-Буди не сводил. Уверенность, что американский нейробиолог знал, кого именно застанет в квартире, крепла в нем с каждой секундой. Буди был ужасно плохим актером.
- Проходите же, проходите в комнату! - спохватился Иван Петрович. – Там просторнее и стол большой, все поместимся. Милочка, помогите с сервировкой, я покажу, где лежат скатерть и столовые приборы. Буди, ты, наверное, проголодался с дороги? У меня есть отличные щи! Как ты любил в детстве. Правда, остыло все…
- Ничего, подогреем! – бодро воскликнул Загоскин-младший.
В присутствии сына профессор подобрел, размяк и превратился в обычного пожилого человека, который рад приезду любимого родственника. Вик достал с антресолей коробку с праздничным сервизом (на чем настаивал Загоскин-старший: праздник так праздник!) и помог отнести его кухню, где Мила принялась перемывать тарелки.
Пока она стояла у раковины, Вик достал пискнувший телефон – Патрисия прислала ссылку на массив данных, собранных аналитиками за последние сутки. Зная, что времени просмотреть все и немедленно у него, скорей всего, не будет, она сделала приписку: «Ты спрашивал про перстень, глянь папку номер три»
- Что-то важное? – спросила Мила, кидая на него взгляд через плечо.
- Еще не знаю…
Он открыл указанную папку, где лежал один текстовый документ и несколько фотографий, с которых на него смотрел суровый мужчина средних лет, с крючковатым носом, высоким лбом без единой морщины, холодными светлыми глазами и тонким ртом.
«Васька» отследил человека, заказавшего слежку за Милой и ее похищение городскому авторитету Бизону, ориентируясь на кадры и прочую информацию, сделанные в Уфе. Главным злоумышленником оказался не супруг и не его помощник Сергеев, а французский подданный, атташе при посольстве с дипломатической неприкосновенностью и безупречной репутацией.
Кроме этой сомнительной сделки с Бизоном (большую часть данных при этом «Васька» восстановить не смог – кое-кто все основательно подтер, так что и это оставалось гипотетическим), никаких предосудительных поступков за загадочным французом не числилось. Официальных контактов с Дмитрием Москалевым дипломат не имел, бизнеса не вел, хотя они неоднократно оказывались вблизи и на одних площадках: выставках, ресторанах и офисных центрах. Но известно же, что Москва – большая деревня. Люди одного круга и схожих интересов неизбежно пересекаются
- Мила, ты знакома с Антуаном де Трейси? – поинтересовался Вик, пробегая глазами текстовое досье на француза. Все-таки дипломатическая работа походила на отличное прикрытие.
- Нет, кажется... А кто это?
- По всей вероятности, именно он поджидал тебя на заброшенной водонапорной башне. Это работник французского посольства в Москве.
Мила выключила кран и склонилась над телефоном, который ей протянул Вик, вернув на экран фотографический портрет.
- Никогда его не видела, - ответила она озадачено и тотчас поправилась: – Я не помню этого человека. Если он работал в посольстве, то, в теории, мы могли пересекаться… но мы не общались, это точно. Зачем ему понадобилось меня похищать?
- Похищать, следить и обыскивать комнату Загоскина в пансионате, - задумчиво проговорил Вик. – Он, вероятно, стоит за всеми этими действиями. Вот, взгляни еще и на это.
На одной из фотографии была изображена рука де Трейси крупным планом. «Васька» увеличил и очистил изображение, взятое с какой-то уличной камеры. В результате перстень был виден отчетливо: на черном фоне печатки выступала золотая ваджра.
- Что это за знак? – спросила Мила.
- Ваджра. Мифическое оружие бога Индры, обладающее невероятной силой. Она встроена в пурбу. Расположена между рукояткой и клинком.
- Это символ принадлежности к тайному ордену? Он масон?
Вик пожал плечами. В досье об этом не было ни слова, а гадать он не любил.
- Это он приходил с моим мужем к Загоскину?
- Думаю, да. Если он велел тебя похитить, то мужа твоего наверняка знал.