– Брось его, мама! – почему-то плакала рядом дочка. – Брось. И не верь…
Она прижала клинок к груди и закрыла глаза – Боже… А я думала, что давно привыкла к этому, и давно смирилась. Боже… За что так все, Сережка, за что… После целых двух лет…
– Отпусти его, мама, – трясла ее локоть Рада. – Отпусти, разожми пальцы…
Эния опустила голову вниз и открыла глаза. Руки были красными от крови – в пылу отчаяния она сжала лезвие пальцами. И не заметила боли… Прости меня, доченька, но сейчас я больше всего хочу остаться одна. Она пошатнулась – комната поплыла перед глазами…
– Мама! – бросилась дочка, и, оттолкнув услужливую руку Глуска, подхватила ее, затем обернулась к двери: – Лаума, Жасмин! Кто-нибудь…
Меч вылетел из ослабевших пальцев и ударился об пол – по ковру веером разлетелись капельки крови.
– Госпожа? – в комнату сразу заглянула Лаума и, резко выдохнув и побелев – бросилась к девочке: – Боже, да что же это такое… – потом заметила кровь и еще больше выкатила глаза: – Жасмин! Маррей! – голос сорвался от страха за ту, которую любила, наверное, больше всех на свете. – Врача…
Через минуту в комнате было больше людей, чем места. Энию положили на диван, и она тихонько лежала, уперев в потолок горький молчаливый взор – по щекам продолжали катиться крупные соленые слезы. Рядом суетился доктор, осторожно смазывая руки каким-то составом – перепуганная за хозяйку Лаума держала наготове бинты.
Рада оторвалась от матери и, нахмурившись, окинула взглядом пол. Конечно, в комнате было много народа, но Глуска среди них не было. Как и странного меча. Девочка посмотрела на дверь, потом поднялась, вышла из комнаты и глянула в окно – со двора выезжала карета. Она облокотилась о подоконник и задумчиво сощурилась вслед, машинально теребя рукой подбородок и собрав на лбу совсем не детскую морщинку…
«…Сережка, Сереженька, да что же это ты так, зачем? – по родному, такому дорогому лицу катились крупные прозрачные слезы. – Я же не верила, я никому не верила, я никогда не верила… Я же все время – мы все время, мы все это долгое время, – тебя так ждали… Так ждали, так ждали – что даже говорили о тебе только так, как будто ты рядом, и всегда был рядом, просто отъехал ненадолго, но вот-вот вернешься… Ждали, надеялись и верили. Ты же не должен был умирать, ты просто не имел права умирать, – голос сорвался, она закрыла лицо ладонями. – Ты не имел права… Всех обмануть. Сережа, Боже мой, Сереженька, как жы ты нам всем дорог, как же трудно будет принять – что тебя уже нет…»
«…Эния, – он приподнялся на локте. – Солнышко мое ясное, я же не… Я еще есть. Я еще не сдался, Эния. Эния? Эния!» Но принцессы нигде не было. Только гулко разносилось под темными низкими сводами эхо… «Эния!!! Я еще не сдался. Я еще не сдался…» Эхо дробилось, отражаясь и перескакивая на стены, и убегая вдаль за темные повороты – бесконечные повороты, бесконечных ходов и штолен… Он опустил голову на пол и закрыл глаза. Вернись, Эния, я тебя прошу. Я очень прошу… Сухой разбухший язык во рту шевелился с трудом, выдавливая из горла негромкие шипящие звуки, но ему казалось, что он кричит… И эхо, возвращаясь из далеких гулких поворотов и штреков – хохочет, глумясь и издеваясь над распластанным неподвижным телом. Хохочет. Хохочет, кривя рот от надрыва и брызгая слюной, и запрокидывая лицо назад… Лицо? Эй, эхо, оказывается, у тебя есть лицо. Такое противное, такое мерзкое лицо…
– Эй… Живой?
– Дышит еще, вроде…
Сергей приоткрыл глаза. Он еще бредит? В сумраке виднелись силуэты двух человек, присевших рядом на корточки – один из них нагнулся, всматриваясь в лицо.
– Допроверялись, коромыслом тебя наперекосяк…
– Кто же знал, что он такой прыткий? Вона куда залез. Еле нашли.
– Сколько же он здесь?
– Пятые сутки. Без воды…
– Ладно, подняли. Доктор нас всех поубивает…
Он почувствовал, как его начали приподнимать за шею и плечи, потом умелая рука просунулась за спину, перехватывая и приноравливаясь для переноски…
«Прочь! Вам все равно не взять меня… Живым. Прочь отсюда!» Ненавистные черные лица с безразличными глазами начали отступать, скаля беззубые пасти в недобром оскале. Урги, морги, ядрена карамель – какая разница, – это не меняет вашей сущности. Сущности отсутствия жизни, сущности нежити. Что такое жизнь? Жизнь – это сердце. Это… Это доброта, миролюбие и любовь. Это дружелюбие, понимание и неосуждение… Без этого сердце – не сердце, оно быстро черствеет и перестает чувствовать… И переживать. И радоваться… Так что прочь отсюда – вы не возьмете меня, даже если я умру. Черные фигуры, больше напоминающие тени, начали отдаляться еще дальше…
Кто-то разжал ему зубы – в рот опять полилась живительная вода. Сергей открыл глаза и сразу поперхнулся, закашлявшись – вода сбежала по подбородку и упала на грудь. Он подтянулся на руках и присел, откашливаясь и осматриваясь вокруг – кто-то услужливо постучал по спине. Небольшая комнатка, почти без мебели, без окон и с одной дверью, он сидел на чем-то, напоминающем топчан. Над ним нагнулся какой-то мужчина, с кружкой в руках, – в ногах у стены сложил руки на груди еще один.
– Как ты себя чувствуешь?
Он хотел ответить, но опять закашлялся – человек с кружкой опять постучал по спине.
– Однако, прыткий ты парень, – усмехнулся тот, который у стены. – Умудрился улизнуть в шахте и от босков, и даже от наших…
Сергей поднял на него глаза. Невысокий, но крепкий, не молодой и не старый, не темный и не светлый, но с внимательными, умными глазами. Чем-то он напоминал Свата. Прирожденный лидер.
– От ваших? От каких это – ваших?
– Ну, дорогой, – человек у стены опять усмехнулся. – Так мы с тобой ни о чем не поговорим. Ты же сам нас искал. Нашел. Я слушаю.
– Ага, понял, – Сергей подтянул ноги и обхватил колени руками. Мужчина рядом поставил кружку на тумбочку и опустился на стул. – Значит это вы – «кроты». Глубоко же вы запрятались…
Человек у стены молчал, задумчиво разглядывая Сергея. Тот, который на стуле – тоже. Неразговорчивые…
– Я вас искал, потому что не хотел оставаться в городе. Потому что мне очень нужна, просто жизненно нужна – помощь. И ответы на некоторые вопросы.
– Ты кто такой? И откуда взялся?
– Я человек, самый простой человек, – спокойно ответил Сергей. – А вот откуда… – он чуть помедлил. – Из Шеола.
– Что? – внимательные глаза «старшего» – явно здесь «старшего», хоть и не по возрасту, – сощурились: – Что ты несешь? Какого еще Шеола?
Сергей опустил лицо вниз. Что-то он, кажется, заволновался, этот «старший» у стены…
– Я не знаю – какого. Для меня – простого. Шеола. Моего дома.
Они переглянулись. Сергей мог поклясться – растерянно.
– Ты что, парень, – начал рядом сидящий на стуле. – Ты что это… Себя считаешь очень умным? Я могу тебя быстренько разубедить…
– Подожди, – перебил его «старший». – Давай-ка подробней. Из какого такого еще Шеола?
– Для меня – обычного, – вздохнул Сергей. – Для вас – вряд ли. Там все другое, это совершенно другой мир. Я из Ассаны, но вообще-то живу, вернее – жил, в Нипороге… Эти слова вам, наверное, ничего не говорят. Я сам не знаю, как сюда попал.
«Старший» оторвался от стены и обошел лежак кругом:
– Ты меня убил, дружище, – проговорил он, недобро смотря на Сергея. – Прямо – наповал. Откуда такая идея-то, а? Даже боски вряд ли бы решились на подобное.
– Из Домма, – мрачно сказал ближний, тоже не отрываясь от Сергея. – Тут явно подготовка не здешняя. Местным бы и в голову не пришло.
– Зачем!!?
– Ау! – Сергей поднял руку вверх, как на уроке. – Прошу прощенья, что перебиваю. Поймите, просто поймите – по крайней мере, постарайтесь… Мне ведь ничего не надо, – он опять вздохнул. – Я не хочу втираться к вам в доверие, или что-то о вас узнавать. Не хочу. Я просто хочу вернуться домой.