— Хорошо! Где машина и сколько нам ехать?
Ариз ответил:
— До Пешавара около ста восьмидесяти километров по прямой, до Ажраба еще тридцать…
Флинт перебил проводника:
— Я знаю, сколько километров до границы. Я спросил о времени в пути и о марке машины.
Ариз кивнул:
— Понятно! В Сарди мы должны прибыть часам к восьми. Поедем на «Тойоте». В джипе вам будет удобно. В Пешаваре ужин. Насчет последнего я правильно вас понял?
— Правильно! Едем! Где джип?
— На стоянке. Выход через центральную арку.
Флинт направился через зал, опережая сопровождение. Спустя десять минут он развалился на заднем сиденье «Ленд Крузера». Джип вел Шараф. За старшего сидел Ариз.
Моджахур передал в Назари, что британского гостя встретили и отправили к месту передачи людям Абделя. Талбок принял сообщение, оповестив о нем хозяина. После чего только что закончивший любовные игры с наложницей шейх проговорил:
— Отлично! Наши люди вышли навстречу?
Помощник поклонился:
— Так точно, саиб! Отряд из пяти человек к Сарди повел Турус.
— Хорошо! Что насчет Мурдая?
— Им занимается Рани, как и было вами приказано.
— И давно Мурдай объявился в Назари?
— После обеда, шейх! И сразу в бункер!
— Хорошо! Что-то я проголодался! Отправь Раджаба за ужином. Пусть доставит пищу в кабинет. А я пока приму душ и переоденусь. После ужина навестим бункер.
После трапезы Абдель с помощником спустились в бункер. У железной двери камеры пыток их встретил часовой, низко поклонившийся при виде столь высокопоставленных особ, для простого, забитого, неграмотного пуштуна – чуть ли не небожителей.
Талбок спросил:
— Где Рани?
Часовой ответил:
— Командир с полчаса как покинул бункер. Выставив на пост меня.
Абдель приказал:
— Свяжись с караульным начальством, пусть вызовут сюда вашего командира, и открой дверь!
Часовой замялся:
— Но… саиб, мне запрещено впускать в камеру посторонних.
Слова пуштуна буквально взбесили Абделя:
— Что?!! Это кто здесь посторонний, червь ты навозный?! Ты в своем уме или променял его на косяк анаши? Ты хоть представляешь, КТО перед тобой, выродок шакала? Я же сейчас прикажу с тебя живого шкуру снять!
Часовой рухнул на бетонный пол:
— Простите, господин! Я маленький человек и исполняю приказы саиба Рани! Он тоже обещал отрезать мне голову, если я допущу до пленных кого-либо без его разрешения. Что же мне делать?
Талбок что-то шепнул Абделю. Шейх сменил гнев на милость, Аль Яни умел быстро перевоплощаться.
— Встань, воин!
Часовой поднялся, застыв перед грозным Абделем, втянув голову в плечи, ожидая неминуемой расправы, но Аль Яни подошел к нему:
— Я был не прав, воин! Ты исполнил свои обязанности, как того требовал порядок, установленный непосредственным командиром. И исполнил хорошо. Я погорячился. Вместо наказания ты заслужил поощрение, и тебя поощрят.
Шейх повернулся к помощнику:
— Талбок! Выдели часовому сто долларов!
Помощник протянул пуштуну купюру.
Тот принял большие для него деньги:
— Спасибо, шейх!
— Не за что, воин! Ты заслужил их! А сейчас открой камеру и вызови сюда Рани!
— Слушаюсь, саиб!
Двери каземата распахнулись. Абдель с помощником вошли в слабо освещенную камеру. Часовой остался в коридоре и вызывал начальника караула.
Амуркул, обработавший раны, лежал в углу на кошме. Мурдай, в оборванной одежде, исполосованный кровоточащими рубцами, висел на стене, прикованный к ней цепями. Он был без сознания, но, как доложил Талбок, обследовавший провинившегося и теперь уже бывшего полевого командира, дышал. Амуркул тут же поднялся:
— Шейх! Я…
Абдель прервал подчиненного:
— Молчи, Амуркул! Тебе слова не давали!
Аль Яни достал удлиненную папиросу, прикурил анашу, вдохнул и выдохнул, почувствовав легкость в теле и голове. Спокойное равнодушие овладело им. Талбок тоже был бы не прочь пару раз затянуться дурью, но не решился. Не решился спросить на это разрешения хозяина, посчитав, что может раскумариться и позже, оставшись наедине со своей наложницей, после того, как в Назари прибудет Флинт и Абдель займется наемником.
Вошел Рани. Доложил:
— Я сделал свое дело, шейх! Мурдай признался в том, что продался янки и сотрудничал с ними. Сотрудничал не без помощи своего подельника.
Хозяин Назари кивнул на Амуркула.
Тот взвыл:
— Мурдай лгал, шейх, клянусь всем святым! Я не имел ни малейшего представления, что он был связан с американцами. Если б узнал, лично отрезал бы голову предателю!
Абдель сделал вид, что пропустил мимо ушей слова обреченного на смерть подчиненного, рукой указав Рани на Мурдая:
— Привести эту крысу в чувство!
Рани крикнул в коридор:
— Али! Быстро два ведра воды сюда!
И повернулся к Аль Яни:
— Минуту, шейх! Сейчас сделаем все в лучшем виде!
Абдель грозно посмотрел на хозяина Назари.
— Учти, Рани, ты имел задачу обработать предателя так, чтобы не изуродовать его. Если же Мурдай после твоей с ним беседы не сможет самостоятельно передвигаться, если ты изуродовал его, сломав конечности, я лично подвешу на цепи тебя и лично займусь твоей персоной! И первое, что сделаю, – сломаю тебе позвоночник! Впрочем, уже этого будет достаточно, чтобы ты тихо сдох в своей конуре не нужный никому!
— Но почему ты так говоришь, саиб? Я работал с Мурдаем аккуратно! Жестко, но аккуратно. Да, я мог сломать его. Но иначе он молчал бы! Почему свой гнев с предателей ты переносишь на меня, своего верного раба?
Абдель пронзил Рани безжалостным, змеиным взглядом черных, слегка затуманенных наркотиком глаз.
— Почему, спрашиваешь? Потому, что я не позволю никому нарушать или не исполнять мои приказы и распоряжения! Ни рядовому бойцу, ни лучшему и приближенному командиру. А еще потому, что ты слишком много времени уделяешь удовольствиям. Или, думал, я не узнаю про гарем, который ты в тайне содержишь в Назари? Откуда подарил мне наложницу. Думал, я не узнаю, что ты после каждого похода уводишь у бедных афганцев молодых жен и дочерей, представляя глав семейств врагами ислама?
Шейх повысил голос:
— Ты много взял на себя, Рани! И я узнал об этом! Но, учитывая твои заслуги, наказывать не буду. Однако запомни, что только я могу решать судьбы людей. Не ты, а я, посланный на землю всевышним! Посему всех женщин, что держишь в гареме, отдашь воинам отряда, и, если я узнаю, что ты и впредь создаешь себе особые условия, я выполню обещание сломать тебе позвоночник. Тогда и посмотрю, как сможешь переспать с рабыней! Ты хорошо понял меня, Рани?
Хозяин Назари прошептал:
— Я хорошо понял тебя, саиб! Я поступил недостойно и заслужил наказания. Я оценил твою благосклонность! Клянусь, больше подобного не повторится! Благодарю за милость, саиб! Я твой вечный раб!
— Да, ты мой раб! Но благодарить рано! Я еще не убедился, что ты не искалечил Мурдая!
В это время моджахед внес два ведра. Рани перехватил их, отправив подчиненного назад в коридор, и окатил водой висящего на цепи бывшего товарища по оружию.
Тот пришел в себя, закашлялся.
Абдель подошел к пленнику:
— Ну, как чувствуешь себя, Мурдай?
Пуштун неожиданно зло произнес:
— Будь ты проклят, кровавый шакал!
Шейх изменился в лице:
— Вот ты как заговорил, ублюдок? А давно ли клялся мне в верности?
— Чтобы найти момент и придушить тебя! Жаль, не смогу теперь, а еще больше жаль, что тебя не прибили русские, когда ты позорно проиграл им и попал в их руки!
Слово подал Рани, воспользовавшись ситуацией:
— Слышишь, саиб, что говорит эта мразь? Он сразу начал поносить тебя, как попал на цепи. Разве я мог удержаться и не ввалить ему за подобный псиный лай?
Абдель кивнул ему:
— Заткнись!
Рани замолчал и отошел в сторону, проклиная в душе тот момент, когда подсунул шейху шлюху-наложницу, которая и сдала его, почувствовав расположение Абделя. Отомстила, сука, Рани за убитых родителей, напела шейху о гареме! Ничего, недолго ей находиться в свите Абделя. Тот долго еще ни одной женщины при себе не держал. Попадет она еще в руки Рани. Ох и отыграется тогда он над стервой. В клочья изрежет, скармливая части тела собакам. Так будет! Дура! Лучше бы молчала!