Амброзия ножом очень медленно, чтобы боль и агония впивались в меня дольше, отрезала верхний край моего левого уха.
Я кричал, пока не сорвал голос, легкие пылали. Теплая жидкость текла в ухо, по шее.
Она отошла, гордо показала мне кусочек уха. Она вытащила мешочек из-под темной блузки, спрятала кусочек уха внутри. Она улыбнулась мне.
— Я многое могу с этим, я стану новой.
Я едва мог говорить от боли. Ухо горело, яростно пульсируя.
— Ты — чистое зло.
Она пожала плечами и скривила губы.
— Знаешь, когда люди говорят, что ты плохой, что твоя вера плохая, и все поступки плохие… со временем становишься плохим. Почему нет? Почему не дать им то, что они хотят, чтобы они этого больше не хотели?
Я посмотрел на Розу, на ее безжизненное тело. Амброзия поймала мой взгляд и подошла к ней. Она схватила ее за волосы, подняла ее голову. На лбу Розы был вырезан Х, глаза были открытыми и невидящими.
— Мы с Розой никогда не ладили, — сказала мне Амброзия, словно общалась с подругой за напитком. — Мне не нравилось, как Мэрис нянчилась с ней, с такой… обычной. Но у нее есть то, что придало мне моджо. Было забавно подавлять ее. Она привела тебя ко мне, даже не зная об этом.
— Что ты с ней делаешь? — голова кружилась от боли, было сложно удержаться в сознании.
— Я же говорила. То же, что и с тобой. Я уже дала ей дозу яда. Из рыбы фугу. Хорошо заставляет тело думать, что оно мертво, даже врачи так подумают. Ты видел, что было с Таффи Г. А потом я похороню ее на время… Сзади есть горка, что была муравейником. Я закопаю ее на три фута, чтобы вода не затопила гроб, но этого хватит для ритуала. Немного слов, и я выкопаю ее через пару часов, дам ей дурман. И она будет слушать меня. Если я не дам случайно слишком много. В этом проблема эликсира. Если дашь мало, у человека останется воля, но будут ужасные галлюцинации и потеря памяти. Если дать много, потеряешь человека навеки. Он сойдет с ума, и я не смогу им управлять. Это я испытала на Эрике Смите. Я хотела, чтобы он напал на кого-то на парковке, вел себя как зомби, чего люди боялись, о чем говорили бы. Это появилось бы на первых страницах газет. А он укусил меня.
Я не слушал. Комната кружилась, я был близок к обмороку. Я не знал, было это от потери крови и стресса, или она что-то забрала у меня.
Она отпустила голову Розы и подошла ко мне, вытащив флакон из кармана.
— С тобой будет сложно угадать, сколько дать. Я не знаю, сработает ли это, раз ты так сопротивлялся мне. Но у меня теперь почти вся твоя сущность, так что, если я случайно убью тебе мозг, это будет не худшим результатом. Твое тело все еще можно будет немного использовать, сойдешь ты с ума или нет.
Она кивнула рабам-зомби вокруг меня, и они снова схватили мою голову. Они удерживали ее на месте, двое из них сунули ладони мне в рот, один держал верхнюю челюсть, а другой — нижнюю.
— Когда ты проснешься, ты будешь знать только меня. Помнить только меня. Я подниму тебя, спасу от грязи, и ты будешь делать худшее за меня. У тебя не будет Перри. Не будет друзей. Ты не будешь помнить, кто ты. Я надеюсь, ты будешь слушаться, и никто из дорогих тебе не увидит тебя в новом состоянии.
Я пытался двигаться, хотя знал, что это бесполезно. Пытался закрыть горло языком. Но тщетно. Амброзия влила жидкость мне в горло. Я давился им.
Они отошли, и я пытался стошнить, выплеснуть все обратно. Но все уже происходило. Горло сдавило. Пальцы рук и ног, конечности окоченели, словно их держали миллионы воображаемых рук. Сердце в груди колотилось громко, замедлялось, теряло ритм, скорость и звук. Воздух перестал попадать в легкие, я едва дышал.
Мозг отключался. Я терял способность думать. Это была смерть Декса Форея. Конец человека, каким я был.
Я ничего не значил без Перри. Она была моим смыслом жизни. Она была причиной, по которой я выживал.
Жаль, что я понял правду так поздно.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Шум надо мной разбудил меня. Сознание включилось тускло, медленно познакомило мозг с новой реальностью.
Я был рад узнать, что я еще со своим мозгом. Но не на 100 %. Мысли были медленными, вещества текли во мне, пытаясь подавить жизнеспособность до опасного уровня. Но я все еще был Дексом.
И меня хоронили заживо.
Было темно, а шумом, разбудившим меня, был звук земли, падающей на узкий гроб, в котором я был. Я слышал напевание Амброзии, приглушенное и далекое.