В уютном ресторанчике возле «Ла Скалы» Каплун поведал другу детства свою поистине удивительную историю.
***
Он действительно оказался в колонии для несовершеннолетних, где жизнь его поначалу была просто невыносимой. Жестокие малолетние преступники над толстяком Бубликом попросту издевались: его нещадно били, заставляли вне очереди мыть полы и отхожее место, прислуживать местным «авторитетам». Близился Первомай, в колонию должна была приехать какая-то важная комиссия, начальство из кожи вон лезло, чтобы подготовить хороший концерт художественной самодеятельности, что было весьма проблематично — контингент колонии обладал по большей части иными талантами. Каплун оказался истинной находкой и палочкой-выручалочкой для начальства. Его прослушали. Начальник колонии и зам по воспитательной работе были в полнейшем восторге. Бублик понял, что пришел его час, и шанса своего не упустил. Он не стал напрямую жаловаться, что его третируют, а просто под предлогом частых репетиций попросился на время подготовки пожить в подсобке клуба. Начальство свой контингент знало хорошо, оперработа была поставлена, стукачи полную картину обрисовали. Ценного певца перевели из барака, как он и просил, в клуб. Больше он своих мучителей практически не видел. Комиссия оценила таланты нового зэка по достоинству, и Каплуна включили в состав объединенной концертной бригады художественной самодеятельности колоний для несовершеннолетних, которая колесила чуть ли не по всему Союзу. На одном из концертов оказалась ни больше ни меньше великая Елена Образцова. Услышав голос юного вокалиста, народная артистка, лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда, депутат Верховного Совета СССР и прочая, и прочая, и прочая не стала размениваться по мелочам, а обратилась сразу к министру внутренних дел Советского Союза Щелокову. Выпивая с ним водочку в перерыве между заседаниями сессии Верховного Совета, Елена Васильевна собственноручно соорудила министру затейливый бутерброд с черной икрой и ломтиком свежего огурчика, продолжая убеждать:
— Послушай, Николай Анисимович, я по всему Союзу езжу, можно сказать, дома не живу, таланты разыскиваю. А тут такой голос, уникальный голос, поверь моему слову!
— Но он же осужден, — вяло возражал министр.
— Подумаешь, осужден! — горячилась Образцова. — Мальчишка, ребенок по сути. Что он мог такого натворить, что его в тюрьме надо держать?! В конце концов, он же не убил никого. И потом он уже целый год с концертной бригадой гастролирует, ничего плохого за ним не замечено. Я знаю, я специально узнавала.
Депутатов позвали в зал заседаний. Щелоков, не торопясь, выпил еще рюмку, глянул на бутерброд с икрой, но предпочел маринованный грибочек и благодушно проговорил:
— Какой же мужик тебе, свет очей наших Елена Васильевна, отказать посмеет? Только не я. Будь по-твоему, забирай соловья своего. Я распоряжусь завтра, чтобы все чин чином оформили.
Потом Каплун оказался в интернате при Московской консерватории, учился в консерватории. Успех на международном конкурсе Елены Образцовой, многочисленные гастроли, конкурсы, успешная карьера признанного во всем мире оперного певца.
— А где ты живешь, есть семья?
— Живу в Испании, — ответил Павел-Пабло. — Женат на графине. Страшная, как смертный грех, на ведьму похожа, только клюки не хватает. Но богатая и меня любит до обожания. Совместных детей нет, но есть сын от первого, недолгого брака, еще в Союзе. Парень хороший, но по глупости вляпался, четыре года дали.
— За что? — поинтересовался Аркадий.
— От осинки не родятся апельсинки, — невесело усмехнулся Бублик. — За мошенничество. Лучше бы он мой голос унаследовал, чем мой характер. — Видно, этот разговор был ему в тягость, он поспешил сменить тему. — Ну а ты-то сам как? Какими судьбами в Милане? Слышал, ты писателем стал…
— Да, пишу, издаюсь. Вот и в Милан, собственно, приехал подписывать договор на перевод и издание в Италии нового романа…
Пора было прощаться. Уже через три часа Аркадий сидел в кресле самолета, улетающего в Москву. После легкого ужина, предложенного стюардессами, весь салон погрузился в сон, только Маркову не спалось. Встреча с другом детства разбередила душу, и он памятью, вновь и вновь, все возвращался и возвращался в тот Безымянный двор на улице «Двенадцать тополей». А когда все же задремал, то приснился ему Бублик, вытаскивающий из кипящей кастрюли почему-то не кусок мяса, а парик графа Ди Луна.