Производится обыск. Забирают Библию, Евангелие, личные письма, фотографии…
У отца уже заранее приготовлен мешочек с сухарями… Он надевает теплую одежду… Последняя совместная молитва в присутствии следователя, и отца уводят…
Слышно как гудит, отъезжая, стоявшая несколько в стороне от дома машина. Я выбегаю во двор за сарай и плачу. Страшное горе давит сердце… Слышу, мать громко зовет меня, ищет… „Мама, я не хочу больше жить!“ Мать, плача, уводит меня и успокаивает.
После ареста отца хозяин отказывает нам в комнате. Перед нами проблема жилья… Долгие поиски… Многие верующие отказывают в жилище — боятся… Наконец, нас берет к себе верующая А. И. Семиреч. Простая искренняя сестра. У нее двое сыновей подростков и муж неверующий — горький пьяница и страшный буян… Они жили недалеко от Казачьего базара по ул. Пушкина. Им принадлежала третья часть дома. Из двух комнат большую занимали Александра Ивановна с семьей, а маленькую — они уступили нам. Хозяин почти всегда был пьян. Иногда среди ночи поднимал скандал. Тогда мы с мамой уходили через окно, и спасались у соседей.
Вместе с моим отцом арестовали еще несколько братьев. Среди них друг отца — Мартыненко Антон Павлович, Буткевич — пресвитер общины евангельских христиан и другие. Арестован также и В. П. - бывший ответственный работник Дальневосточного союза христиан-баптистов.
По воскресеньям мы носим отцу передачу в тюрьму. Когда-то Омская тюрьма была далеко за городом. Но город в 30-х годах сильно разросся и окружил большую четырехэтажную тюремную громадину со всех сторон.
Длинная очередь к окну передачи… Каждый что-то несет своему родному. С тревогой спрашивают: жив ли, когда отпустят, когда суд и многое другое. Ответы общие, формальные… Но если берут передачу, значит жив и еще на месте.
Плачут немногие. Слезы уже выплаканы, а горе спряталось в глубину запавших глаз… Некоторые плачут — „новенькие“…
Передачи мы носим большие, так просит отец, чтобы и другим уделить. Он сидит в камере с сибирскими татарами или казахами, точно не помню, но не с русскими, а с магометанами. Мы передавали ему много сухарей, вареного картофеля, лук и сахар. У них там почти коммуна — все общее. Отец в камере — за старосту. Он один русский в камере. Магометане очень полюбили его и помогли наладить связь с волей.
Передо мной несколько пожелтевших листков из тетради. На них рукою отца карандашом написаны краткие письма из Омской тюрьмы.
Для меня дорога каждая строка, каждое слово отца. И как я благодарен Господу, что он сохранил их для меня! Сколько сил духовных я черпаю из святых евангельских заветов моего отца!
„11 апреля 1936 г.
Дорогие!
Мое дело все еще без изменений.
Клименко вторично голодал семь суток. Один раз его уже допрашивали… Прокурор обещал закончить следствие к 15 сентября. Но я этому что-то не верю.
Передай родным, чтобы молились, чтобы Господь укрепил братьев и меня быть верными Его свидетелями. Сомнительно, чтобы нас отпустили, хотя и единственное преступление наше — верность Господу. Я верю, что Господь может все сделать. Лучше быть с Ним в тюрьме, чем без Него на воле.
Ваш до смерти — папа“.
„Октябрь 1936 г.
Милая Л. и любимый Г.
С 26 сентября меня по два раза в день вызывали на допрос и 5 октября закончили следствие…
Господь укрепил меня и дал мне силу и мужество исповедывать Его. Дело обещают передать в спецколлегию обл. суда. В ноябре, можно надеяться, суд состоится. Нас, по словам следователя, 12 человек: А. П., Клименко, Петр Игнатьевич, Буткевич — пресвитер общины евангельских христиан и еще шесть… кто они, не знаю… а В. П. освободился, потому что был пассивен в работе общины.
Господь — наш защитник.
Врачебная комиссия приезжала: у меня расширение мышц сердца и аппендицитное состояние… Молю Господа, чтобы Он укрепил тебя физически и духовно.
Обо мне не беспокойся.
Да хранит вас Бог!
Петр“.
„15/ХІ-36 г.
Здравствуйте милые мои Л. и Г.!
Надеюсь, что теперь уже недолго нам ждать до суда и тогда мы получим свидание. Дело передано уже в спецколлегию областного суда. Надеюсь, что в конце ноября или в начале декабря состоится суд. Приходи на суд. Мы там получим свидание. До суда разрешить свидание может областной прокурор и спецколлегия. О вас, мои милые, сильно скучаю. Беспокоюсь, не зная, как вы существуете и каково состояние твоего, Лида, здоровья. С наслаждением мысленно останавливаюсь на счастливых минутах, проведенных с вами. К великому моему прискорбию их было не так-то уж много…