Но следить за игрой мешали невеселые мысли За Богданом хвост. Ему необходимо менять место жительства, и как можно скорее. Иван Васильевич в любом промышленном городе обрастет передовыми рабочими, тем более что у него есть «Искра».
Владимир Ильич очень высоко оценивает работу Бабушкина. Несколько раз Ильич повторял: «Пока Иван Васильевич остается на воле, «Искра» не терпит недостатка в чисто русских корреспонденциях». И то правда. Если просмотреть первые двадцать номеров, то почти в каждой корреспонденции из Орехово-Зуева, Шуи, Иваново-Вознесенка, и все эти статьи организовал Бабушкин.
Матч завершился грандиозной потасовкой, в которой больше всего досталось судье. Бауман, задумавшись, пропустил ее начало и не мог понять причины. Пожалуй, пора отсюда убираться подобру-поздорову, вот-вот может нагрянуть полиция и… как знать, зрителей немного, могут пригласить в свидетели…
Поздно вечером Николай Эрнестович благополучно добрался до Москвы.
А на следующее утро новая поездка, на сей раз в Киев.
В Киеве Баумана ждали неутешительные вести. Конечно, то, что Киевский социал-демократический комитет признал идейное руководство «Искры», было большой победой. Но Крохмаль — представитель «Искры» на юге России — сообщал, что киевляне «не совсем одобрительно» относятся к организационному плану Ленина. А ведь главное — именно этот план построения партии.
8 февраля 1902 года, В Москве метут метели, дворники не успевают сгребать все новые и новые сугробы. Л в Киеве уже попахивает весной, снег осел под лучами еще не жаркого, но слепящего солнца.
В такой день не хочется думать о вещах неприятных, в такой день лицо само расплывается в улыбке. Но едва Бауман ступил на перрон Киевского вокзала, как радужное его настроение сразу померкло. Если старые, опытные филеры чутьем узнают людей неблагонадежных, то и революционеры-профессионалы по каким-то неуловимым признакам определяют полицейских шпиков.
Идя по перрону, Бауман шагал словно сквозь строй, каждую минуту ожидая удара и не зная, откуда его нанесут.
Скорее на улицу. Киев он знает плохо, вернее и вовсе не знает, но доверяться извозчикам нельзя, нельзя расспрашивать и дворников, он должен сам найти нужный ему дом, да при этом убедиться, что не притащил на явочную квартиру «хвост».
Конечно, проще всего зайти в статистическое управление, там у секретаря на имя Васильева может лежать письмо, в коем ему и сообщат чистый адрес. Но письма может и не быть… Нет, управление — это крайний случай.
Бауман медленно бредет по Крещатику, он устал. От вокзала пешком до главной улицы Киева — путь не близкий. Бауман заставил себя дойти до Владимирской горки и потом долго стоял, не обращая внимания на ветер, любовался днепровскими далями. Во всяком случае, так могло показаться стороннему наблюдателю.
У него несколько адресов, но каждый раз, подходя к нужному дому, он инстинктивно чувствовал, что на явке не все благополучно. То дворник торчит у ворот, хотя время и обеденное, сугробы наметаны; то какие-то подозрительные типы заинтересованно разглядывают афишную тумбу, хотя на ней всего несколько старых, слинявших объявлений. Нет, так не пойдет…
Несколько раз проверив, нет ли за ним слежки, Николай Эрнестович зашел в статистическое управление. Слава богу, письмо его дожидалось. Подтвердились худшие опасения. Полиция сумела напасть на след явочных квартир, агент «Искры» Басовский арестован, так что остается последнее — идти прямо к Крохмалю. Рискованно, конечно, но и иного выхода он не видит.
Еще несколько часов блуждания по Киеву. Теперь Бауман отделывался уже не от шпиков, а от солнца. Ему нужно дождаться сумерек и раствориться в их серой полутьме. Измученный вконец, он постучался к Крохмалю. Больше всего ему недоставало сейчас стакана горячего чая и какого-нибудь закутка, где можно было бы вздремнуть хотя бы часок.
У Крохмаля сидел еще один искровский функционер — Франт — Гальперин. Увидев Баумана, он даже в лице изменился:
— Грач, вот уж не вовремя ты залетел! Не ко времени, не ко времени…
— Погодите, дайте отдышаться, а заодно поведай те, что тут у вас происходит. На вокзале полно шпиков, на улице, даже в статистическом их видел.
— Напрасно ты явился сюда, за домом наблюдают.
— А куда прикажете явиться, за другими домами тоже наблюдают. Но что случилось?
— Второго февраля у нас тут такое творилось! Студенты, а с ними, конечно же, и рабочие, ныне они неразлучны, вышли на улицу…
— Что, опять против «Временных правил»?
— Нет, «Временные» дело прошлое. Ныне даешь свободу слова, печати, собраний и долой самодержавие. Рабочие со студентами по мостовой шагают, а сочувствующие густыми толпами по тротуарам шествуют. Ох уж эти сочувствующие, от них на демонстрациях надобно держаться подальше. А вот Басовский замешался и эту толпу, ну и глупо, нелепо угодил в лапы жандармов. Личность его выяснили быстро, квартира оказалась не «очищенной»… Сейчас в городе идут повальные обыски. Так что, друг мой, пей свой чай и пойдем от греха подальше, сегодня же вон из Киева.
Через полчаса Бауман в сопровождении Гальперина отправился обратно на вокзал. Он не был уверен, что счастливо отделался от шпиков, поэтому решил возвращаться в Москву кружным путем, с двумя пересадками. Гальперин посоветовал купить билет через носильщика, да постараться погромче назвать станцию назначения, авось дежурный жандарм услышит.
Бауман позвал носильщика и с этакими барственными нотами в голосе приказал:
— Один до Харькова, вторым классом. Сдачи не нужно!
Гальперин, наблюдавший за жандармом, удовлетворенно мотнул головой, голубая шинель явно прислушивалась ко всем разговорам и даже отдельным репликам, наполнявшим неясным гулом помещение кассового зала.
И снова вагон. Последние полтора года с малыми перерывами, на неделю, на две, он все едет и едет. Переходит из вагона в вагон, обтирает одни и те же полки, редко мягкие, по большей части жесткие, деревянные. Механически разговаривает с одними и теми же пассажирами. И кажется, нет конца-края этому однообразию, даже редкие индивидуальные особенности новых спутников но вагону воспринимаются как уже прошедшие перед ним раньше. Притупляется взгляд, тупеет голова, и кажется, что ее заносит затхлой пылью.
Скоро Харьков. Там он пересядет на курский поезд и выйдет в Воронеже.
Пересадка в полусне.
Утром, 9 февраля, Воронеж. Небольшой саквояж сдан в камеру, хранения, и теперь налегке можно зайти в земскую управу, где служит врач, с которым давно налажена переписка.
Врача на месте не оказалось, пришлось долго ждать, борясь со сном и голодом. Наконец врач явился, и повторилась киевская история. В Воронеже обыски, аресты, ни одной надежной явки. И лучше всего Бауману уносить отсюда ноги подобру-поздорову.
И снова вокзал, снова шныряют серенькие, ничем не приметные людишки с бегающими глазами, и дежурный жандарм вслушивается, всматривается в немногочисленных пассажиров. Улучив момент, Бауман приобрел билет до города Задонска, затем вышел из вокзала и через минут пятнадцать вернулся, пройдя другим ходом, Прямо у дверей билетного зала зычно окликнул носильщика, велел ему купить билет до Москвы. И сдачи не надо!
Поезд ушел почти пустым. Миновал час, другой, скоро и Задонск. Бауман встал, чтобы выйти в коридор, потянул дверь и в приоткрывшуюся щелку увидел метнувшуюся в сторону серую фигуру. Все ясно, он «на крючке».
Бауман направился к площадке, но, пройдя середину вагона, заметил, что в тамбуре на морозе маячит человек. «Обложили как медведя». Не раздумывая, бросился к противоположному выходу. В лицо пахнуло ночною сыростью, из-под колес вырывался снежный вихрь. Раздумывать некогда, прыжок в темноту, тупой удар, молния перед глазами от нестерпимой боли в ноге.
И тишина. Только где-то в отдалении постукивают, затихая, колеса да едва слышно попыхивает паровоз.
Бауман сел, Нога как чужая, попробовал пошевелить и чуть не крикнул от боли. «Ужели сломал?» Осторожно ощупал ногу. Нет, кажется, цела, но вывихнута определенно. Вспомнил, как, работая ветеринаром, вправим скакунам вывихнутые ноги. Невесело улыбнулся, самому себе не вправить.