Завтра Стопани обещал привести Ульянова к обеду. Князь иногда устраивает этакие «политические трапезы»…
В статистическом отделе не успел раздеться, подойти к своему столу, как на него налетел Александр Николаев. Человек горячий (и вологодская ссылка его не остудила), чувствуется старая народовольческая закалка!
— Князюшка, челом бью, получил ваше приглашение на обед, и уж жмурюсь, предвкушая яства телесные и духовные. Но вот оказия — сегодня чуть свет нагрянул ко мне из Петербурга приятель. Старинный друг — Петр Эммануилович Панкратов. Человек нашего круга, куча новостей. Петруша-то сотрудничает и в «Праве», и в «Северном курьере», «Петербургских новостях», «Жизни» и кто его ведает, где еще. Право, если вы разрешите его привести, то этакий десерт будет!..
— Ну конечно, конечно, милости прошу, буду рад!
— Вот и великолепно! Значит, до завтра…
Оболенский обошел статистиков, которые завтра должны быть на обеде, и больше в земской управе не задерживался. Ему нужно самому проследить за всеми приготовлениями.
Полковник Пирамидов не любил, когда запаздывали очередные донесения филеров. Он должен знать каждый шаг тех, кто состоит на примете у столичной охранки. И не только в Санкт-Петербурге, но и в его далеких окрестностях. Например, в Пскове. Сейчас его особенно беспокоит поведение трех жителей Пскова — Владимира Ульянова, Потресова и Лохова.
Совсем недавно полковник доносил в департамент полиции, что эта троица и после пребывания в ссылке не угомонилась. Устраивают в Пскове собрания, читают рефераты, громят ревизиониста Бернштейна. И на эти диспуты сходятся не только местные поднадзорные, но и приезжают из столицы.
Пирамидов тогда же высказал догадку, что через этих приезжих Ульянов по-прежнему осуществляет руководство петербургским «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса». Этот «Союз» вообще у охранки как бельмо на глазу. Его громят, громят, а он возрождается вновь. И снова стачки, которые организует и направляет «Союз», требования вырабатывают, наверное, тоже в Пскове. Полковник считает, что было бы желательно собрать улики, да и арестовать всю эту псковскую компанию. Но одно наружное наблюдение таких улик не добудет. Поднадзорные — народ тертый, небось каждого шпика по имени-отчеству знают, и на рефераты «подметкам» не пробраться.
Полковник сегодня делает ход конем, но на этот ход нужно разрешение департамента:
«По имеющимся сведениям, в Пскове должен в настоящее время проживать бывший ссыльный Николаев, до последнего времени состоявший в переписке с одним из моих сотрудников… Я предлагаю устроить свидание с ним моего сотрудника в целях разведать о деятельности и образе жизни в городе Пскове Лохова, Потресова и Ульянова».
Вообще-то в департаменте полиции сидят карьеристы, пекущиеся только о том, чтобы, не приведи господи, кто-то не отнял у них славу, так сказать. Вот и отписывай, испрашивай разрешения… Его бы воля — ордер на арест, и нечего нянчиться!
Полковник немного схитрил. Панкратова он отправил в Псков еще раньше и с нетерпением ожидал от него сообщений. Но рапорта все нет и нет. Ужель неудача? Тогда придется скрыть все это от департамента.
Пирамидов отложил донесение…
Обед удался на славу. Но Оболенский был очень удивлен, что Николаев, только вчера утром горевший желанием отведать яств от княжеского стола, так и не явился.
На следующий день Оболенский узнал, что гость Николаева, этот самый столичный литератор, вдруг почувствовал себя плохо и ни на какие обеды идти не смог. Пришлось и Николаеву оставаться дома. Ну что ж, причина вполне уважительная, не бросать же друга в беде.
Оболенский успокоил расстроенного статистика, шепнув ему, что через два дня, вечерком в субботу, вчерашняя компания снова будет у него на чай. Это даже лучше, а то вчера за обедом говорили мало и все внимание уделяли еде. Но уж за чаем!..
Вечером, накануне дня званого обеда, Николаев прискакал домой радостный.
— Ну, брат, дело сделано. Ты приглашен по всем правилам княжеской учтивости, и уж тебя потрясут, сомневайся!
— Это как так — потрясут?
— А так — ты из столицы, нашпигован новостями, ну и пожалуйте за стол, а новости на стол…
— Кто же это до новостей тут охоч?
— Все, ну буквально все! И князь, и Ульянов, Потресов, Лохов, Смирнов, Стопани… Сам завтра убедишься. А сейчас давай спать, а то заявился ты ни свет ни заря. Я просто умираю от зевоты…
Утром Николаева разбудили приглушенные стоны. Набросив халат, Александр Андреевич вышел из спальни. На диване в столовой сидел бледный Панкратов. Плечи он закутал одеялом, а подушку прижимал к животу.
— Вот тебе и княжеская трапеза…
— Но, Петруша, что случилось?
— Старые беды. Но ты извинись уж за меня.
— Я сейчас врача…
— Нет, нет, только вот соды бы…
Панкратов «заболел» уже под утро. Ему плохо спалось на новом месте, проснулся рано. Вспомнил вчерашний разговор с Николаевым. — и вдруг его словно кипятком ошпарило. Николаев назвал в числе гостей князя Стопани, сына известного врача, шурина известного генерала и человека хорошо известного охранке. Она с него глаз не сводит. Но если это тот Стопани, а фамилия редкая, то он может знать о связях петербургского литератора с департаментом полиции. И появись Панкратов на обеде… нет, лучше не думать о том, что может произойти.
Положение не из приятных. Пирамидов небось через два-три дня затребует отчет о поездке, а что он ему может сообщить? Нужно непременно выспросить Николаева, тот ли это Стопани, о котором он думает. Потом снестись с полковником — пусть поглядит в своих архивах, действительно ли его, так сказать, дорожки перекрещивались с путями генеральского шурина? А если это действительно так, то нужно как можно скорее уезжать из Пскова.
Владимир Ильич жил в Пскове легально, с пропиской и не очень-то скрывал от филеров свои встречи с такими же, как и он, поднадзорными. Ничего нового охранка из донесений «пауков» не узнает. Его репутация в глазах департамента полиции тоже не пострадает — хуже не придумаешь. Но недаром он приехал именно в Псков, приехал, имея вполне сложившийся план создания марксистской газеты. Даже название у нее уже есть — «Искра». Только такая общерусская социал-демократическая газета, газета, доступная каждому сознательному рабочему, хорошо осведомленная о всех революционных делах, ведомая твердой рукой, может сплотить на единой политической платформе распыленные силы русских социал-демократов.
А то ведь что получается? В 1898 году съезд в Минске созвали, о создании социал-демократической рабочей партии провозгласили. И это главная заслуга съезда. Два года прошло. Но по-прежнему возникают и исчезают комитеты и комитетики, кружки, группки. Взять хотя бы тот же Петербург — сколько там самостоятельных, зачастую враждующих друг с другом, но дружно именующих себя социал-демократическими организаций.
Прежде всего, конечно, «Союз борьбы». Но «молодые», которые пришли на смену «старикам», организаторам «Союза», грешат экономизмом. Благо, хоть стачки организуют. А группа «Рабочая мысль»? Или «Рабочее знамя»? Или того лучше — группы «Борьба труда с капиталом», «Самоосвобождение рабочего класса», «Группа двадцати». Одно слово — кустарщина! Тут и образованный марксист голову сломает, разбираясь в разнобое всех программ, планов, прожектов, а уж рабочий и подавно запутается.
Или на юге. Некоторые деятели южных комитетов понимают весь трагизм положения, но им кажется, что выход в немедленном созыве нового съезда уже летом этого, 1900 года, и не позже. Даже место заседаний избрали — Смоленск. Этакий тихий городишко…
Они не понимают, что пока не будет выработано четкой программы, причем программы и минимума и максимума, пока нет ясного представления об организационных принципах партии, смоленский съезд станет попросту вторым изданием минского.
По пути из Сибири сюда, в Псков, Владимир Ильич повидался со многими товарищами. В Уфе, где осталась отбывать окончание срока Надежда Константиновна, потом в Москве, Петербурге, Риге, виделся он и с Верой Ивановной Засулич. Она поддержала идею издания «Искры» и уверена, что Плеханов и группа «Освобождение труда» тоже одобрят и всячески помогут, а «Жорж непременно войдет в редакцию». Многообещающее начало. Без Плеханова Владимир Ильич и не мыслит издание газеты. Но теперь встал вопрос, где ее издавать? Собственно, этот вопрос уже отпал, ведь беглого знакомства с российской действительностью зимы и весны 1900-го достаточно, чтобы сделать неумолимый и, надо сказать, печальный вывод — газету печатать в России не удастся. Она провалится после выхода первых же номеров. И если серьезно думать о сотрудничестве с Плехановым, то тем более необходимо ставить издание за рубежом, ведь группа «Освобождение труда» как образовалась в 1883 году в Женеве, так и ио сей день пребывает там.