РАЗГОРАЕТСЯ!
Горы, куда ни глянешь, горы. Они похожи на театральные декорации. Лесные «бакенбарды» гор покрыты ржаво-красными потеками, а ведь сейчас не осень, сейчас по-русскому счету еще самое начало весны.
Поезд извивается среди гор, ныряет в туннели. От окна не оторвешься.
Наконец Женева. По ее улицам лучше всего пройтись пешком, тем паче, что у Баумана нет никакого багажа.
Уже через полчаса Николаю Эрнестовичу показалось, что он попал в огромный стеклянный ящик для часов. Бесчисленные зеркальные витрины буквально битком набиты часами. Часы как горы. Куда ни глянешь, часы, часы, часы. Выскакивают кукушки, вылезают гномы, и отовсюду слышно назойливое тиканье, перезвон. Часы огромные и микроскопические, дорогие и копеечные. Женева сразу показалась Бауману несерьезным городом — столица Швейцарии по-детски забавляется часиками.
Его путь лежит прямиком в кафе «Ландольт» — там собираются русские политэмигранты, там он найдет нужных людей. Он давно хотел познакомиться с Плехановым, со всеми членами группы «Освобождение труда».
Найдутся и товарищи, ускользнувшие от облав охранки.
В Швейцарии почти каждый житель знает немецкий. Николай Эрнестович с детства говорит на этом языке, поэтому он так быстро нашел улицу Консей Женераль. Именно с этой улицы дверь ведет прямо в залу, которую «оккупировали» русские политэмигранты.
Тяжелый медный блок на двери словно страж в каске. Бауман поднажал да чуть не выскочил на середину небольшой комнаты с невысоким потолком и массивными дубовыми столами.
В зале негромко рассмеялись:
— Сразу видно — новичок!
Сказано по-русски. Бауман обрадовался.
Через несколько минут он уже сидел за столом и внимательно слушал собеседника, силясь понять, стоит или нет сразу же расспрашивать о Плеханове, группе «Освобождение труда» или лучше подождать, оглядеться.
Оказалось, найти Плеханова нетрудно. Он и его группа так прижились в Женеве, что уже не заботились о конспирации, хотя в этом богоспасаемом городе полно соглядатаев русского департамента полиции.
Георгий Валентинович Плеханов поразил и увлек Баумана. И не своим барственным видом, величавыми Минерами, а невероятной, фантастической эрудицией, неиссякаемым остроумием, часто сдобренным хорошей дозой сарказма. Плеханов принял Баумана покровительственно, как вообще любил относиться к «практикам» революционной работы, себя же Георгий Валентинович причислял к «верховным жрецам», «патриархам» среди русских революционеров.
Присутствуя на встречах Плеханова с рабочими, студентами, Бауман невольно отмечал, что Георгий Валентинович все время «играет роль». Бауману даже показалось, что Плеханов сознательно оглушает собеседника своей эрудицией, остроумием и тем самым создает между ним и собой пропасть.
Плеханов любил и умел говорить, но слушатель из него был никудышный. Нет, он умел слушать того, кого хотел. Но таких было немного, прорваться через его «нежелание» удавалось не всякому. Так что поведать Георгию Валентиновичу о чем-то своем, выношенном, заветном и при этом услышать от него совет, дружеское напутствие — случай исключительный. И, не приведи бог, возражать Плеханову. Он тут же раздражался и уже безо всякого юмора напоминал спорщику о своих былых революционных заслугах.
Лето 1900 года на исходе. И вот однажды Николай Эрнестович узнает, что в Женеву приехал Владимир Ульянов. Он столько слышал о нем, читал его блестящие работы и теперь сможет лично познакомиться.
На встречу с Ульяновым Баумана пригласил Плеханов. К этому времени между «практиком» и «жрецом» установились доверительные отношения. Встреча должна была состояться не в Женеве — Ульянов с первых же дней пребывания за границей не забывал о конспирации. И поселился Владимир Ильич в деревенской гостинице, в шести километрах от Женевы.
Дачная местность Бельриве. На лужайке, под тенистым деревом, сидят Георгий Плеханов, Вера Засулич, Александр Потресов, Владимир Ульянов и только что прибывший из Парижа публицист Юрий Стеклов. Николай Эрнестович примостился несколько в стороне, чтобы вся живописная группа была перед глазами.
Плеханов и Ульянов стараются поначалу поддержать шутливый тон, в ход идут даже анекдоты. Владимир Ильич заразительно смеется, откидываясь всем телом назад. Но общая атмосфера совещания гнетущая. Плеханов настолько привык к собственной непререкаемости, что и слышать не желает о каком-то коллегиальном начале в издании газеты. Ульянов едва сдерживается, чувствуется, что для него не существует проблем самолюбия, для него возможный, повисший в воздухе разрыв с плехановской группой — целая драма, ведь «Искра» выношенное, уже любимое детище. Но без Плеханова он ее не представляет.
Бауман формально считался за группой Георгия Валентиновича, но, вслушавшись в слова Владимира Ильича, он соглашался с ним, брал его сторону. Именно в эти дни он осознал, что Ульянов — прирожденный вождь, вождь, которого не только выдвинула на это место история, но который и сам прекрасно сознает гное значение., Нет, он не навязывал собравшимся свою волю, все происходило как-то само собой, естественно и незаметно. И в конце концов Плеханов с его гораздо более богатым революционным опытом и обширнейшими познаниями отступил на задний план, чуть ли не потерялся.
Бауман именно здесь, в Бельриве, а затем в последующие дни в Корсье убедился в том, что Плеханов все же кабинетный мыслитель, теоретик, блестящий полемист, но не более, а Ульянов — кремень, трибун, такие и становятся народными вождями. Поделился своими наблюдениями с Юрием Стекловым, оказалось, что тот сделал точно такие же выводы.
Ценой огромных усилий и, конечно, выдержки со стороны Ульянова сумели договориться. В редакцию «Искры» вошли: В. Ульянов, Г. Плеханов, Л. Мартов, В. Засулич, П Аксельрод, А. Потресов. Было утверждено и «Заявление» редакции, в котором сжато, лаконично определялись задачи издания и пути решения этих задач.
Первое: создать «прочное идейное объединение, исключающее ту разноголосицу и путаницу, которая — будем откровенны! — царит среди русских социал-демократов..» Второе: «выработать организацию, специально посвященную сношениям между всеми центрами движения, доставке полных и своевременных сведений о движении и правильному снабжению периодической прессой всех концов России. Только тогда, когда выработается такая организация, когда будет создана русская социалистическая почта, партия получит прочное существование и станет реальным фактом, а следовательно, и могущественной политической силой».
Где же разместить редакцию, где издавать газету? И снова споры. Ульянов наотрез отказался от Швейцарии — здесь не спрячешь типографии, а ее нужно спрятать, иначе провал. Немецкие социал-демократы рекомендуют Мюнхен.
Плеханов решительно остается в Женеве. Аксельрод тоже не хочет уезжать, он обоснуется в Цюрихе. Остальные четыре редактора перебираются в Мюнхен.
Когда встал вопрос, с кем будет Бауман, Николай Эрнестович не колебался ни минуты. Только с Ульяновым. И вместе с ним он отправился в Германию. Владимир Ильич был доволен таким решением Баумана. Он не только интуитивно распознал в этом человеке задатки революционера-массовика, Ульянов и раньше слышал о практической работе «Грача» (как числился Бауман в подполье) по сколачиванию рабочих кружков, а потом и отделений «Союза борьбы».
Итак, в Германию.
Мюнхен. Четвертый по величине город Германии, столица Баварского королевства. Но не только. Во всей Германии да и во Франции, Англии, России не найти такого города, в котором бы насчитывалось 42 пивоваренных завода, города, производившего 3 миллиона гектолитров пива.
Статуи баварских королей, королевские замки взяты на строгий учет хранителями старины. Но никто не считал мюнхенских пивных.