Оставляя за лыжами снежные вихри, Санька скользнул с обрыва. Лицо опалило ледяным ветром. Мальчик на миг зажмурился, представляя себя парашютистом, и радостно улыбнулся своему сравнению. Потом притормозил палками и свернул влево, высматривая старую лыжню. Часто он в мечтах подымался в ночное небо и потом со страшной скоростью летел вниз. Когда он поджимал ноги, то начинал вертеться волчком. Не видя ничего, кроме непроницаемой темноты, но чувствуя каждой частицей тела, что земля приближается, он быстро дёргал вытяжное кольцо, после чего следовал сильный рывок вверх, а затем — плавный спуск…
Но всё это было только в мечтах и в снах. Пока что Санька учился в шестом классе, читал книги, журналы и всё, что находил о парашютном спорте и авиации. А после уроков бегал в ближайший лес, ставил там капканы на зайцев и приучал себя ничего не бояться. Санька знал, что парашютист должен быть смелым. Поэтому, когда ему приходилось спускаться на лыжах с берега, он выбирал место повыше и покруче.
Пройдя несколько десятков шагов и не обнаружив старой лыжни, Санька остановился, осматриваясь: куда же девалась лыжня.
— Э-э… — протянул он, — вчера же весь день снег шёл. Занесло.
Снегу за день навалило четверти на две, а к берегу нанесло ещё больше. В него, как в пух, глубоко проваливались лыжи, идти было тяжело. Мальчик свернул от берега, направляясь на крепкий наст. Но тут его внимание привлекла одинокая сорока, которая, безумолку тараторя, прыгала под обрывом.
«Что это она разыскала?» — подумал Санька, останавливаясь.
Как охотник, он знал, что сорока — это лесная сплетница, хотя и очень болтлива, но болтает всегда по какой-нибудь причине.
Тут Санька и увидел щенка, который еле заметно барахтался в снегу.
— Вот это да! — прищёлкнул мальчик языком, вытаскивая щенка из снега. — Вот бедняга! Да как ты попал сюда в такой морозище? — спрашивал Санька, озираясь по сторонам и чувствуя под рукой полузамёрзший комочек, в котором еле слышно билось сердце.
Сорока прыгала неподалёку, поворачивая из стороны в сторону голову, и смотрела на мальчика то левым, то правым глазом.
Видя, что добыча, которой можно было насытиться, ускользает, она, поставив кверху хвост, угрожающе закричала.
— Пошла ты, горластая! — крикнул Санька, запустив в неё лыжной палкой.
Сорока сердито захлопала коротенькими, почти круглыми крыльями и, обиженно крича, улетела.
А Санька стоял и думал, как такой маленький щенок попал на реку?
Поняв, в чем дело, он нахмурил тоненькие светлые брови, смерил взглядом высокий берег и погрозил кому-то кулаком.
Потом сунул свою находку за пазуху и стал взбираться на берег, с которого только что скатился.
В судьбе найдёныша приняла участие вся семья Саньки.
Мать достала со дна сундука старую соску, натянула её на бутылочку и нагрела молока. Сестрёнка Женя сбегала к охотнику дяде Петровану, взяла у него гусиного жира, которым смазала обмороженные лапки и ушки щенка.
Постепенно согреваясь, он перестал дрожать и принялся жадно сосать из соски тёплое молоко.
Через неделю крохотная собачонка уже ковыляла по комнате, осторожно ступая на обмороженные лапки, всё обнюхивала и со всем знакомилась. От молока, налитого в блюдечко, она упорно отказывалась, предпочитая соску, из которой Санька её и кормил.
По ночам она часто взвизгивала — верно, видела себя во сне летящей с обрыва.
Щенка назвали Мушкетом. Он быстро рос, окреп и через месяц уже можно было определить, что это лайка. Санька радовался, так как знал, что русские лайки очень умные и ценные собаки — хорошие сторожа да к тому же ходят в упряжке. А когда он прочитал книгу об охотничьих собаках и узнал, как лайки помогают добывать белок, то совсем возгордился. Санька стал рассказывать об этом сестрёнке Жене, превознося свою лайку. Но та отнеслась к этому недоверчиво, даже рассмеялась, взмахнув короткими косичками, убежала.
Санька насмешливо посмотрел ей вслед, думая: «Что рассказывать девчонке об охоте и собаках? Всё равно ничему не поверит. Пойду лучше к дяде Петровану, с охотником можно потолковать, он поймёт».
Из книги о воспитании собак Санька узнал, что со щенками нужно обращаться бережно, ласково, нельзя их бить, громко кричать, ведь из запуганной собаки ничего хорошего не получится. Ко всему новому нужно приучать её постепенно.
Санька жил в маленьком городке. Он много раз гулял со щенком по тихим улицам и однажды пошёл с ним в центр. Там ходили машины и большой старый автобус, который громко сигналил тройным переливающимся гудком.
Санька, слушая этот гудок, всегда представлял, что из чёрного рожка, торчащего сбоку мотора, вырываются три невидимые ленты и, переплетаясь, несутся по воздуху, издавая этот резкий тройной звук.
На главной улице мальчик остановился на углу. Мимо прошла новенькая легковая машина с блестящим, как зеркало, радиатором. Мушкет не обратил на неё никакого внимания. «А как он отнесётся к большому автобусу, да если тот ещё загудит?» — думал Санька. Вскоре автобус показался из-за поворота. Мальчик узнал его ещё издали по ярко-зелёному цвету.
Подобрав поводок, он приготовил кусочек сахара, чтобы отвлечь и успокоить щенка, если тот испугается. «Лучше бы не гудел», — думал Санька, смотря на неуклюжую машину. Но на дороге, как назло, остановились две зазевавшиеся старухи. Громко крича, они о чём-то разговаривали. Одна всё время показывала куда-то своей суковатой палкой. Автобус сигналил издали, но старухи не слышали. Подойдя к ним, машина рявкнула своим тройным сигналом, пронзительно взвизгнула тормозами и резко остановилась. Из кабины высунулся рассерженный шофёр. На углу засвистел милиционер. Перепуганные старухи шарахнулись в разные стороны.
— Ну, — заволновался Санька, протягивая Мушкету сахар, — перепугали до смерти.
А Мушкет, навострив маленькие ушки, оскалил зубы и залился тоненьким лаем вслед ковыляющей старухе, которая громко стучала палкой по тротуару, а на автобус совсем не обращал внимания и даже не смотрел в его сторону.
К лету Мушкет стал совсем большим. Уши у него торчали кверху острыми треугольниками, лоб был широкий, а глаза тёмные и быстрые, хвост загнулся кренделем на спину. Он был резвый и сильный, смело ввязывался в драки с собаками. От Саньки не отставал ни на шаг, слушаясь малейшего его приказания, ложился по команде, доставал из воды брошенную палку, нёс в зубах кепку и знал ещё много всяких собачьих премудростей.
Летом Санька любил ходить к реке, часами пропадал там, купаясь и загорая, наблюдая за новенькими самоходными баржами. Эти вытянутые узкие баржи, обгоняя буксирные пароходы, как-то странно глухо гудели, словно кто-то там внутри дул в большой флакон. Чумазые пыхтуны-буксиры далеко отставали от них. И Санька, качаясь на высоких покатых волнах, оставленных самоходкой, думал, что буксирам, наверное, стыдно: как-никак, а самоходка всё-таки баржа.
— Вам, старикашки, на отдых пора, — говорил он, насмешливо подмигивая буксиру, за которым, как гусыни за гусаком, тянулись деревянные пузатые баржи. На их палубах громоздились бочки, тюки, ящики с какими-то машинами, подъёмные краны. В этом году их везли вдвое больше, чем в прошлом.
Мушкет сидел рядом с Санькой на берегу и помахивал своим пушистым хвостом, словно тоже радовался, что на реке стало больше пароходов и барж.
Когда наступила зима, Санька начал приучать Мушкета к лесу, к охоте. Он по-прежнему ставил в лесу ловушки и обходил их вместе со своим четвероногим другом. Однажды в ловушки попало шесть зайцев. Нести на себе такой груз было неудобно, и мальчик, связав лыжи, уложил на них добычу. Несколько часов он тянул их за собой, обливаясь потом и проваливаясь иногда по пояс в снежные намёты. Мушкет бежал рядом, подбадривая его радостным лаем.