И они продолжали прогулку в этой романтической ночной тишине. Звезды яркими блестками то вспыхивали, то гасли на небосклоне, а луна, казалось, играла в прятки, то и дело прячась за тучами.
Кристофера полностью захватила красота окружающего мира, а Пэппу больше интересовал он сам. Она знала, что он устал от долгой дороги, но тело его двигалось с необыкновенной легкостью, плечи и спина оставались прямыми, шаги твердыми и уверенными.
Что-то непонятное заставило ее сбиться с шага, и на мгновение она почувствовала потерю пространственной ориентации. И тут ей в голову пришло название этого чувства. Крушение. Она ощутила его как удар. Это несправедливо! Против этого восставал ее разум. Несправедливо, что она должна была встретить такого человека именно при таких обстоятельствах. Несправедливо, что она должна скрывать свои чувства к нему.
Волна желания на мгновение захлестнула ее, и Пэппе сильно захотелось, отбросив осторожность, словами и ласками открыть свои чувства. Но долг был превыше всего, он не позволял ей расслабляться.
«Хорошо, что Кристофер заинтересован лишь в том, чтобы благополучно доставить меня в Лос-Анджелес. А если и им владеют те же хаотичные эмоции? Неизвестно, что тогда случится со мной».
Если у нее и были сомнения на этот счет, то они развеялись вместе с дуновением прохладного вечернего ветерка, когда, повернувшись, Крис посмотрел на нее таким взглядом, какой она часто видела у других мужчин. Но никогда прежде заинтересованные взгляды не вызывали в ней такой дрожи. Сердце ее забилось так учащенно, что она испугалась, как бы Крис не услышал его стука.
Необыкновенные чувства всколыхнулись в нем, и, когда взгляд его коснулся ее глаз, мягкого кораллового рта, он испытал мучительное желание припасть к этим восхитительным плечам и великолепной груди.
Он резко отвернулся. И вместо того, чтобы обнять ее, спрятал руки в карманы. Правая, сжатая в кулак, нервно крутила монеты. Кристофер кашлянул, копаясь в неразберихе мыслей в поисках чего-нибудь подходящего, что могло бы вернуть их на землю.
Он отчаянно нуждался в ответе только на один вопрос, но задать его не решался. Пусть это сильно беспокоило его, но не станет он рисковать ее положением, чтобы узнать, почему она вышла замуж за этого мафиози.
«Да и какое значение это имеет? — спросил он сам себя и ответил: — Как ни крути, имеет». И от этого ему стало стыдно.
В глубине души надеясь услышать, что она родилась в нормальной семье, он спросил:
— Кто ваши родители?
Голос его прозвучал отрывисто, но Пэппа не обратила на это внимания. Она постаралась не выказывать удивления. Она давно ожидала от него вопроса — либо о себе, то есть Гленде, либо о бывшем муже.
— Мои родители? — Посмотрев на руки, она быстро соображала, что ей ничего не придется выдумывать, и просияла. Опустив некоторые моменты, она сможет рассказать о своей семье и о своем детстве.
И, аккуратно подбирая слова, начала:
— О, о лучших и более любящих родителях и мечтать было нельзя!..
Пока она говорила, Кристофер обнаружил, что внимает каждому ее слову, полностью поглощенный теми картинами, которые рисует его воображение. Он смеялся над проделками веснушчатой девчушки-сорванца, любовался неуклюжей девочкой-подростком, устроившейся на заправочную станцию, где работали одни мужчины.
Пэппа рассказывала так увлеченно только потому, что любила свое детство. Родители были по-настоящему редкими людьми. Смешливые и жизнерадостные, они и детям привили такие же качества. Они были понимающими. И заботливыми. И очень, очень терпеливыми. Они учили ее радоваться простым радостям жизни.
— Чем вы собираетесь заниматься, после того как все это кончится? — спросил он, внезапно останавливаясь, и, как бы поощряя ее продолжать, подтолкнул за локоть. В его тоне слышались требовательные нотки, а ожидающее выражение глаз ласкало ей лицо.
Пэппа могла ответить, но не хотела лгать. В сознании Эскобара все происходило гораздо проще, если там вообще оставались следы сентиментальности. Она так поступать не могла.
Она взглянула на руку Кристофера, еще придерживающую ее локоть, затем на неулыбающееся лицо. Насколько все было бы проще, если бы она не поддалась его чарам. Но она поддалась и теперь находилась меж двух огней: необходимостью подчиниться приказу и простой, но ясной необходимостью быть абсолютно честной с этим человеком.
— Даже и не знаю, — перестраховываясь, ответила она. — Иногда я убеждала себя, что стану прекрасным адвокатом в области семейного права. Потом мне казалось, что из меня получится работник социальной сферы. Я люблю детей. Думаю, что, помогая им вступить в эту жизнь, смогу добиться чего-то реального. А вы? — быстро спросила она, еще не дав ему отреагировать на свой ответ. — Вы как-нибудь планируете вашу карьеру на службе у окружного прокурора?
Ответ его был честным, хотя и немного путаным:
— Присяжные еще не приняли окончательного решения.
Выражение лица у него было задумчивое. Они уже почти подошли к своему домику, и теперь Кристофер колебался. Он догадывался, что стоит им только войти, как все изменится.
5
Прежде чем войти, Пэппа остановилась. Ей хотелось найти какой-то предлог, чтобы задержаться у двери. Ее одолевали сомнения, и она боялась, что, оказавшись внутри, Кристофер вновь станет таким же недовольным и суровым, каким был утром. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы между ними и дальше поддерживались такие же дружеские отношения, какие установились только что, во время прогулки.
— Можете первой принять душ, — стоя позади нее, сказал Кристофер. Голос его прозвучал легко, словно прошелестел нежный ветерок, овевающий солнечным теплом.
Дрожь, прошедшая сначала по шее, перешла на плечи и охватила все тело Пэппы. Он стоял слишком близко, а она чувствовала себя в безопасности только на расстоянии. Осторожно отступив в сторону, Пэппа получила нужную дистанцию и возможность успокоиться. И обернулась.
— Почему бы вам не пойти первому? — поощрительно улыбаясь, предложила она. Пока он будет принимать душ, она бы выскочила из домика и сбегала позвонить Эскобару. Если Шон не согласится, она будет просить, умолять, кричать — сделает все необходимое, чтобы добиться его разрешения рассказать Кристоферу правду. И если потом что-то произойдет между ними, то пусть это происходит между Кристофером Петри и Шейлой Палмер, а не Глендой Корлис.
От нетерпения сердце ее дрожало и в горле стоял комок.
«Сейчас его вежливость совсем и некстати», — подумала она, когда он отрицательно качнул головой.
— Дамы всегда первые, — устало улыбнулся он. Теперь уже весь его вид — от слегка опущенных плеч до походки — говорил об усталости.
Со вздохом он опустился на кровать.
— Идите, — приказным тоном проговорил он, кивая в сторону ванной. — Дело не в вежливости, если именно это вас и удерживает, — подшутил он. — Я хочу принять очень горячий душ и боюсь, что запотеет зеркало.
— Ничего, я не возражаю.
— А я возражаю, — твердо заявил он.
Проклятье! Пэппа сердито надула губы и впилась в него взглядом, втайне надеясь, что вот сейчас он откинется на подушку и задремлет.
Он наклонился, доставая что-то из ботинка. Пэппа мгновенно повернула голову, пытаясь разглядеть, но он быстро спрятал руку в карман.
От неожиданности она судорожно вздохнула, когда заметила, что именно он достал из другого ботинка. В свете луны блеснуло лезвие ножа.
— Ножик для ногтей, — пошутил он и рассмеялся, заметив ее широко раскрытые, удивленные глаза.
«Значит, и он вооружен», — подумала Пэппа. Вместо облегчения она ощутила угрызения совести. Зря она волновалась. Интересно, каких еще сюрпризов можно ждать от него?
«Не очень-то предавайся таким мыслям, — напомнила она себе, понимая, что до добра это не доведет. — А в том, что он носит оружие в необычном месте, ничего удивительного нет. Куртка сидит как влитая, поэтому вряд ли там есть подвесная кобура. Она заметно оттопыривалась бы, привлекая внимание».
Она видела, как он, сняв ботинки, задвинул их под кровать и, вытянув ноги, устало крякнул. Понятно, что он замотан, но также и вполне очевидно, что он не собирается менять мнение относительно того, кому идти в душ в первую очередь.