— Дамы, прошу.
Мама поднялась со своего кресла, похожего на трон. Немногочисленная партия монархистов, к которой принадлежал и господин Энтор, считал ее первой наследницей после недавно почившей леди Имоджин.
— Позвольте выразить свое восхищение вашей тенью, леди Малевин, — сказал он, прижимая руки к груди. — За последние три года она не лишилась ни четкости, ни насыщенности цвета.
— Знаете, у кого последнего я видела такую же тень? — грубовато спросила Малевин. — У наркоторговца, который живет на соседней со мной улице. Полное отсутствие талантов, весьма шаткая мораль, зато амбиций — на трех политиков хватит.
Господин Энтор сделал вид, что ему смешно.
Они расселись наконец и приступили к делам после разговора о погоде и новостях об общих знакомых. Господин Энтор представил им своего сына и помощника, Николаса. Он был особенно вежлив и предупредителен в отношении Малевин.
«Хорошая партия» — думала Малевин придираясь к каждому слову из завещания леди Имоджин. «Я теперь хорошая партия, и липнуть ко мне будут многие».
К восьми часам Малевин сдалась и приняла наследство.
Принесли кофе и выпечку, господин Энтор промокнул платком вспотевший лоб.
— Столь яростное нежелание наследника принимать наследство впервые встретилось мне в моей немаленькой практике.
— А я уважаю желание леди Малевин жить своей жизнью, не завися от чужих достижений, — сказал Николас, глядя на Малевин с искренней симпатией.
Мама просияла и принялась расхваливать непутевую дочь. Ее послушать — так Малевин была просто эталоном, совершеннейшим существом на свете. Малевин испытала ни с чем не сравнимое по силе желание высморкаться в скатерть, чтобы не выглядеть таким уж сокровищем.
А вот следующая фраза семейного поверенного заставила Малевин выплюнуть набранный в рот кофе назад в чашечку изумительно тонкого фарфора, и закашляться. Это был вопиющий проступок с точки зрения этикета, ничем не лучше сморкания в скатерть. Но гораздо хуже было бы, если бы к тому времени Малевин уже выпила бы этот злосчастный напиток, он бы пошел не в то горло. Она рисковала бы обрызгать всех сидящих за низким столиком.
Потому, что господин Энтор сказал:
— Есть еще один вопрос, леди Малевин. Он касается вашего семейного положения.
Справившись с кофейным конфузом Малевин ответила:
— А что с ним не так? Леди Имоджин прожила свою жизнь старой девой. Чем я хуже?
— У тетушки погиб жених, — напомнила ей мама. — В первую мировую. В третьем году народной эры, дорогая.
— Может сделаем вид, что мой жених просто не рождался? — уныло пробормотала Малевин, прекрасно понимая, что ее ерничанье ни к чему не приведет.
Господин Энтор привстал, и с поклоном протянул им тощенькую папку. Мама благоговейно ее приняла, начала листать.
— Как только весть о завещании достигла ушей общественности, а случилось это сегодня к обеду, мне пришло несколько предложений о заключении помолвки. Думаю, что к концу месяца их станет гораздо больше.
— Предлагаю провести отбор, — предложила Бесс.
— Известны случаи, когда он длился годами, — добавила Шерил.
— Годами? — обрадовалась Малевин. — Тогда ладно. Годами это хорошо…
Мама любовью огладила края папки.
— Пока что, конечно, сплошь зола, зола…
— Угли раньше середины месяца свои резюме не предоставят, — успокоил ее поверенный. — Им нужно показать что они знают себе цену.
— А бревна когда будут? — спросила Малевин. Все недоуменно на нее посмотрели. — Ну, же! Зола, потом угли… по логике дальше должны идти бревна. Каламбур… Ладно, признаю, не смешной.
Шерил робко попросила Николаса передать ей щипцы для сахара.
— Да, — проворчала Малевин, и взяла с подноса пирожное. — Признаю, юмор этот вечер не спасет. И так все через пень-колоду.
— Ах, — сказала мама, обмахивая себя ладонью. — Смотрины, это так волнительно. Неудивительно, что моя дочь, выпавшая из светской жизни на три года, так нервничает.
Трех смотрин детей, не считая собственных, маме очевидно не хватило, чтобы насладиться процессом.
Время близилось к одиннадцати вечера, пора было расходиться.
— Мы тебя подвезем, — в один голос сказали Шерил и Бесс.
— Ты не поедешь домой? — спросила мама. Водитель открыл перед ней дверь сияющего в свете фонарей черного автомобиля. Довольно скромного на вид, если не приглядываться к деталям.
— Мама, — спросила Малевин быстро, пока решимость не исчезла. — Почему я наследница, а не ты?
Мама протянула к ней руки.
— Ты чистый листок, дорогая. И никому не дашь себя менять, теперь-то я точно уверена. А я уже исписана. Мать, жена, светская дама. Кем-то еще мне уже не стать.