Сон вернулся, и я снова открыл глаза, по крайней мере, через час.[8] В комнате было по-прежнему светло, но солнце передвинулось и уже не било мне в глаза, так что я успел заметить, что дверь приоткрыта.
Рядом с кроватью стоял человек, наблюдя за мной. Он был крепко скроен и держался прямо. Его темные, тронутые сединой волосы, лежали на плечах, но подбородок был чисто выбрит. Свободная ряса священника поверх коричневых клетчатых шосс; зеленый, хорошо отшлифованный камень на кожаном ремешке висел на шее, играя на солнце. Его лицо с резкими морщинами у глаз и в углах рта было спокойно; он был значительно старше меня, но старым я бы его не назвал.
— Я вижу, ты уже не спишь, — сказал он с улыбкой. Он посмотрел вниз и увидел чашку на полу. — Я принесу немного вина.
Я промолчал, и он исчез за дверью. У него был заметный английский акцент, но все же он говорил со мной по-французски. Я вздрогнул. Что, если я попал в руки врага? Но тогда почему они оставили меня в живых и даже пытаются разговаривать со мной?
Англичанин вскоре вернулся с глиняным кувшином.
— Все будут рады узнать, что ты очнулся, — сказал он, прежде чем я открыл рот. — На самом деле, мы не знали, выживешь ли ты. Слава Богу, тебе лучше.
— Действительно, слава Богу, — подтвердил я. Мой голос был сиплым, в горле першило, и я поморщился.
Он поставил кувшин на один из табуретов, сел на другой и поднял чашку, налил вина и передал мне.
— Вот, — сказал он. — Выпей.
Я взял чашу одной рукой, стараясь не расплескать, и поднес к губам, давая сладкой жидкости задержаться на языке. Потом я проглотил и допил остальное.
Священник внимательно наблюдал за мной, и я вдруг подумал, что вино может быть отравлено. Хотя, если они собирались убить меня, то сделали бы это без всяких церемоний.
— Где я? — мое горло все еще болело, хотя и меньше, чем раньше. — Кто ты такой?
— Конечно, — спохватился он. — Прости мою грубость. Меня зовут Гилфорд. — он протянул мне руку.
Я посмотрел на нее, но не принял.
— Ты англичанин.
Если он принял мои слова за обвинение, то не показал этого.
— Я — да, — ответил он. — Хотя, если это тебя интересует, то мой господин, виконт, нет.
— Виконт? — я заметил, что он использовал французское слово, а не английское «шериф»: доверенный представитель короля в провинции по всем вопросам, начиная со сбора налогов, поддержания закона и вплоть до военной мобилизации. — Значит, ты человек Гийома Мале?
Священник улыбнулся.
— Гийома, прозванного Мале, синьора Гревилль — Сант-Онорин, что за морем, и виконта графства и Эофервика. Я имею честь служить ему капелланом. — он широким жестом обвел рукой комнатушку. — А это его дом.
Я сделал глубоких вдох, словно с меня сняли тяжкий груз. Мы сделали это, так или иначе, мы добрались до Эофервика.
— Значит, мы в Эофервике?
— Значит, да, — ответил он спокойно, не проявляя ни капли нетерпения. — Учитывая все, что произошло с вами, тебе необыкновенно повезло. На тебе лежит Божье благоволение, Танкред Динан. — я опустил глаза к полу. Я не чувствовал себя счастливым. — Конечно, мы все слышали, что произошло в Дунхольме, — продолжал капеллан. — Ты должен знать, что из похода вернулось меньше трехсот человек, многие из них рыцари, как ты сам.
Меньше трехсот, из почти двухтысячной армии, которая вышла из Лондона всего несколько недель назад. Как это возможно, потерять столько людей за одну ночь?
— Не могу поверить, — сказал я.
— Тем не менее, это правда, — лицо капеллана помрачнело. — Судя по всему, это была настоящая бойня. Тебе и твоим товарищам пришлось бежать, чтобы спасти жизнь.
— Моим товарищам? — спросил я. — Хотите сказать, что Эдо и Уэйс здесь?
— Я не узнал их имена, но если это те два воина, которые привезли тебя сюда, то да, я думаю, они сейчас в одной из пивных города. Они ненадолго приходили сюда вчера вечером.
Вчера, подумал я, но ничего не вспомнил.
— Давно я здесь?
— Так как сегодня уже третий день февраля… — он задумался, теребя зеленый камень на шее… — Полных три дня и три ночи. Большую часть этого времени ты либо спал, либо был без сознания, или метался в лихорадке. Ты был так плох, что мы уже начали бояться за твою жизнь. Иногда ты как будто просыпался, но казался далеким от нашего мира. — его лицо стало торжественным, когда он смотрел на меня. — Ты был тяжело ранен, пережил путешествие в пятьдесят миль и остался в живых, разве это не чудо? Ты сильный мужчина, Танкред. И ты должен поблагодарить своих товарищей, когда увидишь их, ибо они оказали тебе большую услугу. Блажен человек, имеющих таких преданных друзей.
— Я благодарен им, — сказал я.
Действительно, похоже, я был обязан им жизнью. Я только сейчас понял, как серьезно был ранен. Три дня проваляться в бреду и ничего не помнить!
— Ты пошлешь им весточку? — попросил я. — Я хотел бы видеть их.
Гилфорд кивнул.
— Постараюсь выяснить, где они находятся и отправлю гонца, как только смогу. Конечно, милорд тоже хотел бы увидеть тебя. Он много о тебе слышал, и я знаю, что он заинтересован в твоем мече.
Я сглотнул и отвернулся. Я еще не мог думать о присяге новому сюзерену, смерть лорда Роберта камнем лежала у меня на сердце. При нем я командовал полным отрядом рыцарей: мужчин, которые знали меня и доверяли мне, которые беспрекословно выполняли все мои приказы. Он дал мне щит, меч и кольчугу и помог стать тем, кто я есть. Но теперь вместе с его жизнью у меня украли и мою собственную, и я не знал, что мне делать.
Рыцарь без сюзерена был ничем. Конечно, были такие, кто пытался в одиночку идти своим путем, кто не давал клятвы никому, кроме себя, но их было мало и жизнь была к ним жестока. Они путешествовали по стране, продавая свой меч тому, кто готов был хорошо платить серебром, иногда они даже преуспевали. Но они были отребьем без чести и совести, не питавшим преданности никому и ничему, кроме своих кошельков. У меня не было ни малейшего желания стать одним из них, но я был с лордом Робертом так долго, что не знал, смогу ли заставить себя служить другому господину, по крайней мере, так скоро.
И в то же время я был смущен, ведь если Гийом Мале там много слышал обо мне, он, конечно, знал, что я повел своих людей на смерть в Дунхольме; что я не смог защитить лорда Роберта, когда ему действительно нужна была моя помощь. Зачем я мог ему понадобиться?
— Я сожалею, — сказал капеллан, очевидно, чувствуя мое смущение. — Понимаю, что еще рано говорить о таких вещах. Я знаю, что ты много страдал в последнее время. Я не должен больше утомлять тебя. — он поднялся со стула.
— Что с моей раной? — спросил я, прежде чем он смог уйти. Я чувствовал, как тупая боль пульсирует в ноге; она была туго перевязана и казалась невероятно тяжелой. Что-то тянуло ее вниз, так что мне даже трудно было передвинуть ее в сторону.
— Мы использовали утюг, чтобы вытянуть ногу, а после этого, конечно, применили припарки и травы. Тебе опять повезло, разрез оказался хоть и длинным, но не глубоким.
— Как долго она будет заживать?
— Трудно сказать наверняка, — он потер подбородок. — Но ты сильный человек. Если будешь отдыхать и держать рану в чистоте, думаю, не долго. Полагаю, ты сможешь встать на ноги через неделю или две. Молись и положись на Божью милость, это лучший совет, который я могу предложить.
— Спасибо, отец, — сказал я.
— Я прослежу, чтобы тебе принесли еду и питье. Тебе надо восстанавливать силы. — священник сделал шаг, чтобы уйти, его длинное облачение почти касалось пола. Он подошел к двери и остановился. — Здесь есть слуги, если что-то понадобится, тебе достаточно просто позвать. Я сообщу господину, что ты не спишь. Надеюсь, он зайдет повидать тебя.
Я кивнул, он коротко улыбнулся и закрыл за собой дверь.
Как и было обещано, вскоре принесли кувшин пива и поставили около моей кровати, а затем еще немного хлеба и сыра, яблок и ягод. Один мальчик-слуга помог мне сесть, подложив мне под спину набитую соломой подушку, а другой принес дров для огня, который уже начал затухать. Я съел, сколько смог, но на самом деле не чувствовал себя голодным, поэтому, когда та же парочка вернулась, чтобы забрать посуду, большая часть пищи оставалась в корзинке.
8
Здесь надо понимать всю приблизительность отсчета временных интервалов в Средние века. Анализ исторических документов показывает, что прежние представления о времени резко отличались от нынешних. К тому же до XIII–XIV веков приборы для измерения времени были чуть ли не предметами роскоши. Обычными для средневековой Европы были солнечные часы, песочные часы и клепсидры — водяные часы. Но солнечные часы были пригодны лишь в ясную погоду, а клепсидры оставались большой редкостью. В конце IX века н. э. для отсчета времени широко применялись свечи. Так, англосаксонский король Альфред Великий брал с собой в поездки свечи равной длины и приказывал сжигать их одну за другой. Такой отсчет времени применялся еще в XIII–XIV веках, например, при Карле V. Монахи ориентировались по количеству прочитанных ими страниц священных книг или псалмов. А ведь для астрономических наблюдений нужны часы с секундной стрелкой, но и после изобретения и распространения в Европе механических часов они долго не имели даже минутной стрелки.