Враг наступал, в этом не могло быть сомнений. Их диверсионные отряды появлялись за городом выше по течению реки, и ночью горизонт ярко пылал огнем подожженных ими деревень. Но они еще недостаточно осмелели, чтобы близко подходить к Эофервику.
Может быть, они надеялись выманить нас за стены города, или ждали чего-то, я не знал. Некоторые говорили, что имеет смысл попытаться напасть на них, пока таны не собрали все свои войска. Но Мале запретил любые вылазки, и, пожалуй, это было правильно, потому что мы не могли позволить себе терять людей. У нас было не больше шестисот-семисот бойцов, поэтому к королю в Лондон отправили курьеров, но мы не могли знать, когда к нам подойдет подкрепление.
Согласно сведениям, добытым нашими разведчиками, силы врага насчитывали от трех до четырех тысяч человек, с таким войском мы не сталкивались даже при Гастингсе.
Вот так мы сидели и ждали, когда англичане сами пожалуют к нам. Моя нога крепла, я все меньше просиживал в доме и все больше проводил времени во дворе, тренируясь с Эдо и Уэйсом. Мои ночи были наполнены снами о битве: с мечом в руке я выезжал навстречу тем сукиным детям, которые убили лорда Роберта, убили Освинн. Я хотел быть готовым, когда враг подойдет к стенам города.
Капеллан не одобрял моего поведения, но я к тому времени чувствовал себя достаточно хорошо и не нуждался в его разрешении. Я больше двух недель не держал в руках меча, за это время мои руки словно заржавели. Я знал, что силы вернутся только с практикой, поэтому каждый день час за часом я проводил с теми, кто готов был присоединиться ко мне, отрабатывая атаку, совершенствуя защиту, повторяя движения, пока они снова не становились инстинктивными.
Один из таких дней близился к закату, когда я практиковался с двумя парнишками с кухни; я увидел, как Беатрис Мале стоит на пороге зала и смотрит на меня. Я собирался поздороваться с ней, но в этот момент ребята, крича и смеясь, набросились на меня, дружно размахивая своими деревянными клинками. Один удар отскочил от моего щита, другой я отбил своей палкой, а потом, повернувшись, отскочил назад, так что их выпад пришелся в воздух.
Недостаток мастерства они добирали энтузиазмом. Они снова наскочили на меня, я сделал еще шаг назад, пытаясь выйти на простор, и моя нога наткнулась на что-то твердое. Потеряв равновесие, я попятился назад, пытаясь удержаться на ногах, когда они усилили натиск. Я заблокировал первый удар, а второй и третий обрушились мне на плечи, земля кувыркнулась, и я вдруг оказался на спине.
Оглушенный, не веря в происходящее, я посмотрел в голубое небо и увидел двух мальчишек, стоящих надо мной. Тот, что повыше ростом, светловолосый и конопатый, приставил меч к моему горлу:
— Сдаешься?
— Сдаюсь, — смеясь, я оттолкнул его деревяшку и поднялся на ноги. В пяти ярдах от меня стояла деревянная кормушка, на нее я, должно быть, и наткнулся. Могло быть и хуже, подумал я. Я мог улечься прямо в нее.
Я взглянул в сторону зала, где все еще стояла улыбающаяся Беатрис. Я по очереди взъерошил волосы каждого из мальчиков, затем восстановил дыхание и вытер пот со лба.
— Продолжайте тренироваться, и однажды вы станете хорошими рыцарями, — сказал я им.
Они чуть не лопались от гордости, что дрались так хорошо. В бою очень многое зависит от удачи, но самые лучшие воины способны сами организовать свое везение, воспользовавшись ошибками противника; именно так поступили эти двое. Я оставил их сражаться друг с другом, и направился через двор к Беатрис.
— Тебя победили два мальчика, — сказала она, когда я приблизился. — Ты разочаровал меня.
— Хорошие ребята, — ответил я. — Твоему отцу повезло иметь таких способных молодых бойцов.
Я смотрел, как они закончили размечать площадку для боя и снова взяли деревянные мечи и плетеные щиты. Они нападали друг на друга, обменивались ударами, быстро отскакивали назад и кружились в поисках недочетов обороны.
— Немало мужчин умеют владеть мечом, — сказала Беатрис. — Хотя, судя по тому, что я слышала, мало кто может сравниться с тобой в доблести.
— Просто мне повезло не свалиться в эту кормушку у тебя на глазах. — я не совсем шутил. После всех часов тренировок моя рука все еще работала медленно, тело двигалось тяжело. Я не так устойчиво держался на ногах, как мне хотелось бы, даже без тяжелой кольчуги и шоссов.
Она мимолетно улыбнулась и заправила прядку волос под платок.
— Я много о тебе слышала, — сказала она. — Мой отец рассказал, как ты бился при Гастингсе, как твоя доблесть и сообразительность спасли жизнь твоего сюзерена.
При Гастингсе, но не в Дунхольме.
— Это было больше двух лет назад, — возразил я. — С тех пор многое изменилось.
Она помолчала, потом сказала:
— То, что случилось с лордом Робертом, не твоя вина.
Я нахмурился. Что ей еще рассказал отец?
— Я не хочу говорить об этом, — сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.
Через несколько мгновений она шагала рядом со мной, приподняв подол платья, чтобы не забрызгать грязью.
— Ты не должен винить себя в его смерти.
— Тогда перед кем я виноват? — спросил я, поворачиваясь к ней.
Хотя и хрупкого сложения, она была довольно высокой для женщины, всего на голову ниже меня, и мы смотрели друг другу в глаза, потому что она не собиралась отводить взгляд. Она умела быть настойчивой, это качество она, похоже, унаследовала от отца.
— Ты скорбишь не только о своем лорде, — сказала она. — Был кто-то еще? Кто был тебе дорог?
Снова лицо Освинн встало передо мной, ее волосы, струящиеся по высокой груди, я вспомнил, как обнимал ее, прежде чем оставил в ту последнюю ночь. Ночь, когда она умерла. Но откуда Беатрис могла знать, и почему она мучила меня такими вопросами?
— Я не хотела напоминать, — тихо сказала она, опуская голову.
— Нет, — я смотрел на нее. — Ты не должна.
У меня не было ни малейшего желания говорить ни о Дунхольме, ни о лорде Роберте, ни об Освинн, особенно с теми, кто ничего о них не знал.
— Мне очень жаль. Того, что произошло.
— Я не нуждаюсь в твоей жалости. — я пошел к колодцу рядом с кузней, надеясь, что ей надоест травить меня.
После тренировки горло мое пересохло, и я хотел пить. Ведро было наполовину полным, я засучил рукава и плеснул в лицо пригоршню коричневатой воды, задохнувшись от ее холода и земного чуть сладкого вкуса. Ее струйки стекали по моему подбородку и шее на тунику, словно ледяными пальцами поглаживая грудь.
— Мой отец высоко ценит тебя, — раздался голос Беатрис у меня за спиной.
Я вздохнул и повернулся, поднимая руку, чтобы защитить глаза от низкого солнца.
— Почему ты преследуешь меня, миледи?
Ее лицо было в тени, и я не мог ничего прочитать на нем.
— Потому что ты заинтересовал меня, Танкред Динан.
С лица все еще капало, и я вытерся рукавом рубахи. Я почувствовал щетину на подбородке и вспомнил, что не брился несколько дней. Небритый, потный, со спутанными волосами, с руками, покрытыми синяками и царапинами, чем я мог заинтересовать дочь одного из самых влиятельных людей Англии?
Не говоря ни слова, я прошел мимо нее к высоким дверям зала и теплу очага. На этот раз она не последовала за мной.
За все это время я почти не видел Мале и не слышал от него ни слова. Став кастеляном, он переехал со своими слугами в палаты лорда Ричарда в башне замка. Иногда я видел его издали, он проходил мимо учебной площадки, но всегда был занят делами то с одним лордом, то с другим. Большинства из них я не знал, возможно, это были младшие вассалы короля, а может быть, вассалы самого Мале.
Правда, был один, которого я признал, поскольку встречал его раньше: Гилберт де Ганд, чья длинная физиономия, казалось, была скручена в вечной насмешке. По рождению он был фламандцем, как и лорд Роберт, но при том, что они были примерно одного возраста, не смог высоко подняться в глазах короля. Действительно, я не мог вспомнить времени, когда эти двое не соперничали друг с другом хоть в чем-то. Мы впервые встретились, когда мне исполнилось семнадцать лет, и я вступил в личный отряд лорда Роберта. Тогда он не обратил на меня внимания, но с годами я стал одним из ближних рыцарей Роберта, и заслужил ту же враждебность, с которой Гилберт относился к моему господину.