Мои люди последовали за мной, но мне было все равно, мной овладела безумная жажда крови, и ничто не могло меня остановить. Я тяжело опустил свой меч на спину нортумбрийца, и он упал под копыта Ролло.
Я сразу же повернулся в седле, поднимая меч для следующего удара, используя всю тяжесть оружия, чтобы обрушив его на чужой щит, повернуть лезвие и добраться до горла под подбородком.
Лошадь рядом со мной поднялась на дыбы, ее передние ноги били по воздуху, белки выпученных глаз блестели в темноте, когда англичанин глубоко вонзил копье ей в живот. Она рухнула вниз, крича от боли, ее всадника выбросило из седла. У меня перехватило дыхание в груди, когда я узнал в нем Фулчера, но я был слишком далеко, чтобы успеть к нему. Он пытался встать на ноги, когда острие копья пронзило сердце в его широкой груди.
— Фулчер! — закричал я, и стиснул зубы, чтобы вложить все свои силы в руку, сжимающую меч.
Внизу что-то блеснуло и боль обожгла мою ногу. Я даже вцепился в шею Ролло, прежде чем ударить мечом в грудь того человека, который, призывая Бога и святых, успел ранить меня.
— Возвращайся, — сказал кто-то рядом, и я узнал голос Уэйса. Пламя сверкало на лезвии его клинка, когда он занес его над головой врага. — Вернись!
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что он обращается ко мне, а не к англичанам, но вдруг жажда крови пропала, и я увидел себя посреди леса копий с одним только Уэйсом по левую руку. Я видел, как моего Жерара стащили с коня, а я сидел в седле, когда нортумбрийцы набросились на него с мечами и копьями. Тем не менее, он дрался, отбивая удары щитом, пока из рядов англичан не выступил один, выше ростом, чем остальные, и не опустил свой топор на грудь Жерара.
— Уходим, — кричал Уэйс.
Пот заливал мне лицо, смешиваясь со слезами. Мне было все равно, жить или умереть; я хотел только одного — уничтожить человека, который убил Жерара. Я бросился на него, прежде, чем он успел выдернуть топор, повернув мой меч в руке рукоятью вниз и держа его, словно кинжал. Его глаза расширились, когда он увидел меня; он бросил топор и нырнул в сторону, но был слишком высок и медлителен, я нанес ему удар в спину с такой силой, что лезвие застряло в позвоночнике и я не мог вытащить его, как ни дергал. Рукоять была скользкой от крови врагов и от моего собственного пота, я чувствовал, как скользит моя ладонь, как тяжесть мертвого тела тянет меч за собой. Я изо всех сил цеплялся за навершие, но пальцы уже хватали воздух, а потом я увидел, как рукоять повернулась и сверкнула в свете множества факелов, прежде чем ударилась о землю, и меня настиг страх.
В меня ткнули копьем справа, я откинулся в седле, но и левый фланг ощетинился стальными жалами; ряды англичан казались бесконечными. Я вцепился в шею Ролло, отбивая удары щитом. Темные тени домов надвигались на меня.
— За мной, — сказал Уэйс, прикрывая меня с фланга. — Быстрее, гони коня!
Его меч сверкал, враги падали перед ним, и мы ехали вперед, вперед, вперед.
Мы снова выбрались на главную улицу, но теперь путь к крепости был закрыт, огненные реки стекались со всех сторон к площади, англичане спешили добить тех немногих, кто еще остался. Везде лежали трупы, рытвины в земле были заполнены черной кровью. Над нами за частоколом, который короновал вершину мыса, горел общий зал; длинные языки пламени корчились в небе, сплетались друг с другом, быстро перекидываясь на соломенные крыши под сильным северным ветром.
— Нам нужно найти лорда Роберта, — я тяжело дышал, вытирая лицо рукой, словно это могло каким-либо образом развеять страшную картину поражения. Новый всплеск боли пронзил ногу, и я закусил губу. — Нужно найти Эдо.
— Не сейчас, — сказал Уэйс, он вырвал поводья у меня из рук, и потянул Ролло прочь, в сторону реки и моста.
Я оглянулся на город, на орды англичан, которые гнались за последними норманнами, все еще пытающимися сражаться. Я слышал крики, звон стали, победный рев врага и оглушительный гром битвы. Столб дыма поднялся передо мной, закрывая обзор, и я наконец повернулся к Уэйсу, который мчался вниз к реке. Копыта глухо стучали по камням, когда мы ехали по мосту над холодными черными водами.
— Вперед, — сказал я Ролло.
Крики по прежнему звучали в моих ушах, но я не оглядывался назад, следя только за тем, как мой конь переставляет усталые ноги, когда мы продвигались среди деревьев. Дождь снова начал плеваться на нас, его капли становились все тяжелее и постепенно шум города стал исчезать за шумом дождя.
— Ох, — прошептал я про себя. Вода стекала с наносника шлема за пазуху, просачивалась сквозь кольчугу и тунику, и тьма скрыла нас, когда мы молча ехали вглубь ночного леса.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мы не собирались останавливаться до рассвета. Подлесок был плотным, холмы крутыми, а путь предательским, но тем не менее, мы ехали вперед. Чем больше миль останется между нами и нашими врагами, тем лучше. Я не знал, могут ли они отправить всадников на поиски беглецов, и не имел желания узнать.
Все небо было затянуто тучами; ни единого проблеска луны или звезд. Дождь все шел и шел, капли отскакивали от моего шлема. Одежда под кольчугой промокла насквозь, туника, рубашка и штаны липли к коже, пропитанные водой и потом. Мои колени горели, а каждый порыв ветра казался ударом копья в спину. Плащ уже не мог защитить меня от холода, он висел у меня на плечах тяжелой мокрой тряпкой, залитой кровью англичан, а кое-где, возможно, и моей собственной — я не мог определить, да и не пытался. Ничего не имело значения, война была проиграна, и Освинн была мертва.
Если бы только я не оставил ее. Я должен был взять ее с собой, тогда она была бы в безопасности. Уезжая, я даже не оглянулся на нее. Но разве я мог знать, что уезжая, обрекаю ее на смерть?
Я не знал, продолжал говорить я про себя, снова и снова вдалбливая эти слова себе в голову. Я не мог знать.
Я чувствовал слезы в горле, но пытался их сдержать. Я должен был оставить ее на юге. Вместо этого я притащил ее в это захолустье и не смог защитить, как не смог спасти Фулчера и Жерара. Я знал этих двоих на протяжении стольких лет, мы столько испытаний прошли вместе, и на поле боя, и далеко от него.
Я закрыл глаза. Жерар, Фулчер, Освинн — все они умерли. И я погубил их своей глупостью.
Я сглотнул, вытирая глаза рукой, смахивая влагу, которая скопилась на ресницах. Я спрашивал себя, что случилось с Эдо и Можэ, с Иво и Хедо, со всеми остальными моими бойцами, и молился, чтобы они тоже смогли уйти, чтобы они и лорд Роберт были в безопасности.
Ролло подо мной едва шел: каждый шаг казался медленнее, каждый вздох труднее предыдущего. Я знал, каково ему сейчас. Мои собственные глаза болели от дыма, руки и ноги отяжелели, но я знал, что мы должны идти вперед. Несколько раз я слышал вдали военный рог, его призыв был долгим и хриплым в темной ночи, но я не мог сказать, наш это сигнал или вражеский. Все, что я мог делать, это пришпоривать Ролло, понуждая его двигаться дальше.
Впереди сквозь деревья пробирался Уэйс. В темноте трудно было не потерять оленью тропу, она исчезала в камнях, затем появлялась снова, часто казалось, что мы движемся назад. Мы держались в стороне от большой дороги, и это давало надежду, что если враг выслал погоню, у него мало шансов догнать нас. Но я не был уверен, едем ли мы в правильном направлении; лес выглядел одинаково, в какую бы сторону я ни поворачивался. Мы оба знали, что раньше ветер дул с севера, и потому мы, насколько могли, держались к нему спиной, пробираясь на юг в направлении Эофервика.
Были ли другие, кому удалось вырваться из Дунхольма, встретим ли мы их? Город Эофервик мы отбили у англичан прошлым летом, и с тех пор он находился под рукой Гийома Мале, одного из самых могущественных лордов Нормандии и ближайшего соратника короля. Но до него было, вероятно, три дня пути, или больше, ведь мы держались в стороне от главной дороги и не знали страны. Ехать по старой римской дороге, даже если бы мы нашли ее, было бы слишком опасно, хотя, конечно, быстрее.