Держись. Не страдай на пустом месте. Твои незначительные, возрастные хворобы (уж прости) – совсем не трагедия.
Пей таблетки от давления – по чуть-чуть, но каждый день. Я говорил с В.В. – ты его помнишь по Первой градской. Терапевт он приличный, и советы его игнорировать не стоит. Адельфан на ночь по полтаблетки. И корвалол – если начинается тревога. Всё! И успокойся! «Скорую» больше не вызывай – смешно! Побольше гуляй и поменьше смотри свой дурацкий телевизор.
Ну, по поводу курева – разговор бесполезный, и я его не начинаю. И по поводу твоих тортиков и шоколадок тоже молчу – заметь.
М.б., удастся приехать на майские. Постараюсь вырваться.
Держи хвост пистолетом!
Г.
P.S. Перевод вышлю чуть позже, но чуть больше – это тебя утешит (будет премия) и купишь себе «те самые австрийские сапоги».
Она отложила письмо. Вспомнилась фраза соседа по даче Матвеича – «Хорошие дела!».
Хорошие дела, по-другому не скажешь.
Теперь все вставало на свои места – ну, или почти все. По крайней мере, ясно, что Э. Минц – бывшая дама его сердца. Или, скорее всего, та самая первая жена, о которой Надя знала совсем немного: «Да, был женат в глубокой и наивной молодости, брак не сложился, детей не было, и, собственно, все. О чем говорить?»
Это были его слова в тот день, когда он сделал Наде предложение руки.
Надя ничего тогда не спросила – все понятно, достался он ей не юным мальцом, а зрелым мужчиной. Первый свой брак не скрыл – в чем его она могла заподозрить? Про бывшую жену никакой информации не было – вполне понятно, он не из болтливых, она не из любопытных. Хотя – что скрывать – она женщина, и это ей было, конечно, интересно. Но не настолько, чтобы пытать мужа или тем более Ленку-беленькую.
Пытаясь все это осознать и переварить (вот поди так сразу и попробуй!), она поняла, что было здесь болезненнее всего.
Не то, что обнаружилась ложь. Или правда? То, что он продолжал общаться с этой Минц. В конце концов, можно только уважать людей, сохранивших приличные отношения после развода. И не то, что он высылал той регулярно деньги, – семья от этого не страдала. И не то, что он не рассказал об этом жене, – тоже понятно: начнутся обиды, расспросы, попреки.
А то, что он баловал ее! И был в курсе ее желаний – новые австрийские сапоги.
Никогда! Никогда она, Надя, его жена и мать его единственного ребенка, не морочила ему голову подобной ерундой!
Сапоги покупала – кстати, те самые австрийские, замшевые, мечта всех советских женщин, у нее тоже были. Денег на все хватало – не в этом дело.
Впрочем, была она не из франтих и в желаниях своих оставалась довольно скромна. Но ей и в голову бы не пришло рассказывать ему какую-то чушь про устойчивый каблук, теплую подкладку и удобную молнию спереди.
Она хорошо запомнила, как однажды, на заре их брака, задумав сшить пальто, в польском журнале нашла понравившийся фасон и показала мужу. Он сморщился, как от зубной боли, и внятно объяснил, что в этих делах полный профан – ни в ткани, ни в модели ничего ровным счетом не понимает. И убедительно просит ее с подобными вопросами к нему не обращаться – есть мама, подруги, соседки и прочее, прочее.
Далее – его слова, – где лежат деньги, она тоже в курсе. Она хозяйка, и ей планировать семейный бюджет. Когда шить пальто, когда покупать холодильник и когда поменять обивку на диване. Это – ее дела.
– Все ясно? – поинтересовался Григорий Петрович.
Ясно. Всё. Надя кивнула и вышла из комнаты. Конечно, было обидно. И слезы душили.
Потом поговорила с мамой – та утешила:
– И слава богу, что в эти дела не лезет! А сколько мужиков контролируют каждую копейку! За любую покупку вынимают душу! И бедные тетки изворачиваются, как могут. Выкраивают, врут, отрывают бирки, выбрасывают чеки и прячут новые вещи. Не лезет – скажи спасибо. Настоящий мужик, честь и хвала. И еще – радуйся, что не достался тебе сквалыга и зануда.
Ну, насчет зануды… Или назвать ее мужа можно было не совсем так?
Ладно, смирилась и с этим.
А советы, которые он давал той женщине? Что есть, как гулять и смотреть на окружающий мир. Он, ее скупой на слова, жесткий, совсем несентиментальный Гриша, утешал, подбадривал, поддерживал и давал сердечные советы.
Ему было интересно, чем живет та женщина и какое у нее настроение. А про медицину? Ну это вообще запредельно! Муж, с которым Надя прожила большую половину жизни, никогда – никогда! – не интересовался ее здоровьем! И если случались у нее болезни или недомогания, был очевидно недоволен и старался уйти от этих разговоров или вообще – чаще уходил из дома. Она понимала: больная, она его раздражает. Вот поэтому, как только поворачивался в замке ключ, она вскакивала с кровати, поправляла волосы, подкрашивала губы и тут же, нацепив на лицо жалкую улыбку, бросалась в коридор, чтобы его встретить. Как всегда – в настроении приятном и легком.