И еще – был на Таганке, смотрел Гамлета… Хороши все без преувеличения. Особенно Высоцкий и Демидова. Ах, как жаль, что ты этого лишена! Получал удовольствие за нас обоих.
Ссора с Наташей – увы! – предсказуема. Я этого разрыва ждал давно. Терпение у нее нечеловеческое, правда. Столько лет выносить твои капризы и выслушивать претензии! Ей давно полагается орден – не медаль. Что ж, твое право. Может быть, наконец поймешь и осознаешь, как она облегчала твою жизнь, и призовешь ее к себе обратно. Хотя, думаю, даже при ее одиночестве и нищете она не вернется. Слишком много обид. Да и человек она гордый – из тех, кто терпит долго, а уж если рвет, то навсегда.
Найти домработницу ты сможешь, а вот компаньонку – вряд ли. Интеллигентную, образованную женщину, к тому же хорошую повариху, сомневаюсь. Так что пей чай с конфетами и зарастай пылью. Если не хватит мужества повиниться перед Наташей. Я отказываюсь выступать в роли примирителя – неудобно давать ей обещания, что ты исправишься. Да она и не поверит. Деньги на Ленинград дам, вышлю через неделю или две. Думаю, что Маша будет тебе рада. Да и ты отвлечешься от грустных мыслей, все-таки Питер – твоя родина. И наша немножко тоже. Там было много хорошего, помнишь?
Да! Б. звонил. Он в паршивом настроении, болеет сестра, что-то серьезное. А они, как ты знаешь, очень духовно связаны. Это и послужило причиной ненависти твоей к ней – я понимаю. Она имела на брата большое влияние и, в сущности, во всем была права – это я про тебя.
Да! Еще не понимаю, зачем в Питере гостиница? У Маши прекрасная квартира! Разве вы не разместитесь? Брось свои глупости! И барские замашки тоже оставь!
Г.
P.S. Рокфор, кофе (арабика) и ветчину вышлю с проводником в пятницу. А кто встретит? Уже не Наташа. Кто? Или не высылать? Напоминаю – поезд приходит в три ночи. Ну и как?
Итак, мадам Минц – сумасбродка, самодурка, ленивица, эгоистка, не ценящая верных людей. Дрянь, одним словом.
Но он присылал ей книги и журналы! Считался с ее мнением, и еще как! Они размышляли, разговаривали о прочитанном, делились впечатлениями.
С ней, Надей, Григорий Петрович не разговаривал на подобные темы никогда. Никогда его не интересовало ее мнение! Ни разу он не спросил, видя, что она читает журнал или книгу, – тебе понравилось? Как впечатления? Никогда они не обсуждали просмотренное кино или спектакль. Никогда. Иногда он спрашивал:
– Понравилось?
Она хотела поговорить, обсудить, а он прерывал:
– Я понял. Ну и слава богу. Не зря потрачены деньги.
Все. А тут… Ее мнение ему важно, интересно и ценно. А про Таганку – был, смотрел. Да вместе они были на том спектакле! Вместе! Сидели рядом, пили кофе в буфете и потом ехали домой. И на Тарковского тоже ходили вдвоем. И тоже не обсуждали. Ей тогда показалось, что обсуждать это слишком тяжело: и она, и он из пострадавших – у него мать и отец, у нее дед.
Да и что там было обсуждать? Только режиссерский гений. А с ним и так все понятно. А остальное – боль, боль и боль. За близких и за свою страну – больше ничего.
А про Ленинград? Спонсировал – как говорят нынче. Не скупился. Понимал, что дрянь, эгоистка, а ведь не отказывал! А рокфор этот и ветчина! Это ведь надо – поехать на вокзал, передать и заплатить проводнику!
Надя вспомнила, как однажды ее подруга, уехавшая в Абхазию к мужу, прислала с поездом ящик мандаринов. Она робко попросила мужа встретить поезд – аргумент весомый: витамины для дочки. Он посмотрел на нее так… После работы? Да ты о чем? На другой конец города! А мандарины на рынке – те же самые, из Абхазии. Или у тебя нет денег?
Деньги были, и мандарины на рынке тоже. А посылку все равно было жаль – и она поехала встречать поезд. Деревянный ящик был неподъемным, пришлось взять и носильщика, и такси. В общем, денег куча – почти столько, сколько обошлось бы на рынке. Значит, он прав? Мандарины эти дурацкие раздала подругам и соседкам, остальные рассовала по углам. Про некоторые заначки забыла, и весной, когда делала генеральную уборку в квартире, нашла даже не стухшие, а засохшие, как камень, мандарины.
Рокфор достать было почти невозможно – ветчину еще давали в заказах. Школьный друг ее мужа был директором гастронома на Соколе. Сколько раз Надя умоляла к нему обратиться! Тем более что этот Семен был человеком контактным и сам предлагал им свои услуги: «Гришка! Тебе одному от меня ничего не надо! Чудак ты, ей-богу!»