Выбрать главу

— Ты поранилась. — Он указал на её ссадины. — В тебе пока слишком много человеческого.

— Я — человек! — огрызнулась Люси. — И я ухожу!

— Постой! — Резвые искры сорвались с его протянутых пальцев, ясно давая понять, что ему ничего не стоит и Люси обратить в прах. — Не покидай меня. Выслушай, прошу.

— Мне не о чем болтать с убийцей! — голос Люси дрогнул от горечи.

— Ты всё не так видишь. Это человеческое говорит в тебе, но дай мне час, и я поведаю тебе о том, как видят мир Фениксы.

Люси претило оставаться с ним рядом, но не дать ему высказаться она не могла. Села обратно на камни. Эдвил опустился напротив.

— Спасибо тебе.

— Не медли.

Он вздохнул и щёлкнул пальцами — от этого простого жеста между ним и Люси вспыхнул костёр. Сложив костлявые руки, а на них острый подбородок, Эд какое-то время глядел на пламя и точно бы набирался сил. Люси уже было хотела встать, чтобы покинуть его, но тут Эдвил, повинуясь её нетерпению, начал:

— Тебе же знакомо это чувство, Элли, что ты себе не принадлежишь? Я знаю, где и как ты родилась, и что прочили тебе в зрелости. Они всё за тебя решили. Так было и с нами при той жизни. Ты не помнишь, но… Мы родились в очень непростых семьях. И если тебе кажется, что жить простолюдином — значит, не принадлежать себе, то ты забыла, каково быть аристократом. Но я тебе напомню, Элли. — Люси слушала и половина сказанного им казалась ей бредом сумасшедшего. Хотя Эдвил говорил искренне, это было видно по его открытому лицу. — Мы родились в душевном холоде, дорогими игрушками высшего общества и пленниками общепринятых правил. Свободой там не пахло. Тебя это устраивало. Меня — нет. Но и я бы смирился с предопределённой окружением участью властоимца, если бы не мой друг огонь. Он говорил со мной с младенчества, и даже питаясь молоком матери у камина, я слышал в треске пламени одно: «будь моим, и я стану твоим». Из плена очага огонь просил меня о вызволении, о свободе, которой я был лишен, и с каждым прожитым днём настойчивее и настойчивее. Его голос проникал в мою душу, возжигая, и день ото дня пожар силился. Я не мог противостоять, потому что я верил в его безвозразительную правду. Огонь шептал: «вверься мне, и я открою тебе чудеса мироздания, я покажу, на чём зиждется бытие». Что и сказать, — Эдвил замялся, так как слова давались ему тяжело, — я принёс огню в жертву дом. И семью. — Люси ахнула. — Это было больно и трудно. Но необходимо. Потом он попросил тебя и пообещал, что с тобой ничего страшного не случится. Что тебя вернут другой. Я поверил ему, как мне потом думалось, зря. Ведь он забрал твою жизнь. Элли, я желал нам свободы. — Эдвил сглотнул переживания. — Я знал, что слишком слаб и не смогу вызволить тебя как-то иначе. Ты и ныне полна сомнений. Но теперь ты на новом этапе преображения. И я проходил через это.

— Что ты несёшь? — не выдержала Люси.

— Я не лгу тебе. Я думал, что мой одинокий путь станет мне опорой. Я сжёг всё, что держало меня в прошлом и ушёл скитаться. Огонь исполнил обещание. Он не оставил меня. Он шептал мне истины, пока я кормил его деревом домов и быльём посевов. Что все мы, весь мир обретён через неугасимую страсть материи с огнём. Что все люди приходят из огня любви, а дальше их души гаснут, облачаясь в холод алчности и высокомерия, и что огонь требует их себе по праву, дабы подвергнуть очищению. На самом деле он мог бы поглотить этот мир разом — исходя с Солнц или с недр планеты, если бы был немилосерден. А ещё хуже — отвернуть своё милосердие, погаснув, и тогда мир оброс бы ледяной коркой. Что страшнее живым, Элли? Святое пламя или всевластье холода? Когда я был человеком и жил в каменной клети, я много читал о мире, и знал, что издавна существуют бестии, равным которым нет, и приходят они из чистого пламени. Это эманации огня, огонь, проявленный в мире через живое тело. И имя им — Фениксы. Я знал из старинных манускриптов, что первый Феникс родился из любви человека к огню. Но сам огонь шептал мне, что мало любоваться им, и мало возносить ему хвалу, даже жертвы недостаточны — если любишь воистину, нужно однажды ступить в огонь самому, чтобы стать ему братом. Чтобы стать Фениксом.

— И… Как ты стал, — Люси не могла подобрать слова для существа, подобного Эдвилу, — этим?

— Мне помогли крестьяне, изловившие меня за поджог. Они не сдали меня властям Верреборга, а решили устроить самосуд и подвергнуть сжиганию на костре, как колдуна. Тянуть не стали, собрали хворост да чиркнули спичкой… Но я был готов, Элли. Я подготовился. Ведь я был верен пламени, и я знал, что это сроднит нас. Я горел, превозмогая боль, и просил огонь о большем единстве. Я молил о возрождении в пламени. И огонь внял моим мольбам. Так же, как внял просьбе вернуть тебе жизнь недавно. Он вернул тебя в точности такой, какой забрал, Элли. Я узнал тебя. Прошло двести лет… — Эдвил закрылся руками и дал себе паузу, чтобы собраться с мыслями. Люси тоже складывала в уме одно с другим, и уже догадалась, что Поджигатель впервые явился двести лет назад, как раз, когда сгорели две влиятельнейших фамилии Верреборга. И слова Эдвила о пожаре в столице Солнц…