— Люси, оп! Держи трофей! — Зальтен подобрал и подал ей сбитую птицу.
— Сп-п… эй! — вместо благодарности у Люси вырвалось негодование. На шею казарки был надет браслет из бордовых камешков.
— Это тебе. Агат. Говорят, защищает от нечисти и хвори. — Зальтен смущённым жестом надвинул на лоб треуголку. — Я, если что, просто так! Не отказывайся. Будешь носить?
— Ну за-зач-чем ты? — Люси попыталась вернуть подарок, но Зальтен требовательно заключил в браслет её запястье.
— Он же красивый? Если бы просто нашла — забрала бы?
— Ох, д-да…
— Вот и носи!
Люси сдалась и позволила сомкнуть застёжку. Зальтен рассмотрел то, как агат тонко украшает девичье запястье, и торопливым жестом оставил на нём поцелуй.
— Я не д-дав-в… Ух! Ты! — Люси привыкла использовать другие средства выражения, помимо непослушного языка, и топнула ногой.
— Ты самая красивая злюка в Королевстве! — Следующий поцелуй угодил в щёку.
Иви засвистела над ухом Зальтена — яро ревновала хозяйку, хоть и сама была одним из его подарков ей. Едва высиженным яклёнком! Люси зарделась от негодования и бесы знают от чего ещё! Зальтен подбросил корзину с дичью на плечо, сияя, как весенний, напитанный силой лес. Высокий, ладно сбитый и пригожий — мог бы любую красавицу при дворе охмурить, а до сих пор носился с Люси. Нет, дурнушкой она себя не считала, и с удовольствием слушала пересуды парней о том, какие у неё «черничины вместо глаз» да как «на её хлебных косах бы выспаться». Но не готова была голову сломя выйти замуж за первого попавшегося. Пусть и друга с пелёнок!
Бестиарии чесали языками касаемо того, скольких «голубок Зальтен успел огулять в дальних землях», тоскуя по Люси. Фрейлины судачили: после женитьбы для секретов и наслаждений придётся искать иные уши. А Люси нравились обветренные уши Зальтена, слишком родного, чтобы разделить постель.
Да и: сейчас ему пришла в голову блажь овладеть Люси, а годы спустя не взвоет ли он с женой-молчальницей? А что, если детишкам косноязычие перейдёт?
Пока она думала, Зальтен ткнул ей в ноздрю незабудкой. Люси засмеялась и наградила его ответным тычком в бок. Время близилось к полудню, пора было кормить Иветту и порадовать мать удачной охотой.
3. О львиной крови и данном обещании
«Она идёт по траве, — скорописью заскребла Люси карандашом по блокнотному листку. — И ноги её мокры. Макушкой стремится вверх, в обитель небесных рыб. К рассвету рассвет кладёт — горошины новых бед. Ей ветры напомнят всё о том, кого больше нет».[3]
— Это кого там у тебя больше нет, Клетчатый Передник? — разразился ревностью сидевший рядом Зальтен.
Люси выбесилась. Когда её трепало вдохновение, любое вторжение извне ощущалось, как удар по лицу. А дёргали постоянно. Молодая девушка при дворе своего времени не имеет!
— Эт-то п-п-п… — Люси досадливо махнула карандашом, перевернула стихописный блокнот и на обратных листках, исчерканных вдоль и поперёк, вывела оправдание:
«Никто! Это поэзия, Зальтен, и её герои придуманы!»
— О, — тот сдвинул брови, пялясь в строчку. Поскрёб отросшую за отъезд золотистую бороду, делавшую его больше похожим на льва, хотя, куда уж, казалось бы, больше! — Во всякой выдумке есть лишь доля выдумки! Ты с кем-то крутила, признавайся, пока мы ловили королевского слона!
Другие бестиарии загоготали так, что подвешенные на материной кухне травы заплясали на верёвках!
Люси прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не забраниться — все равно бы это не вышло, и написала крупными буквами, чтобы видели все:
«МОЖНО ПОДУМАТЬ, ОН МЕНЯ ЛОВИЛ!»
Лица большинства охотников, а их было семеро, напряглись, кустистые брови повыгибались, и Люси вновь с досадой вспомнила, что помимо Зальтена они, в кого ни ткни, неграмотные. Да и лучший королевский бестиарий был бы не в состоянии написать своего имени, кабы Люси лично не долбила с ним прописи долгими вьюжными вечерами! А всё потому, что Зальтен хотел с ней общаться и понимать. И в итоге единственный из прислуги обрёл способность лезть в её стихи!
Взрастила бестию!
— Братцы, она говорит, я её не ловил! — перевёл бестиариям запись Люси Зальтен. Те опять разразились смехом. Они вообще практически на всё так реагировали. Железные люди, закалённые схватками с чудовищами!
— Это тебе не спящему слону дерево подпиливать! — не преминул задеть приятеля Дир. — Она поэтка, натура тонкая!
— Кто это её в поэтки записывал? — отозвался развалившийся поближе к очагу Хансен. — То, что девчонка кухарки Хлои таскается с писулями, не делает её бардом!