— Ты знаешь, что нет. Совсем не ответил. Я спрашивала совсем о другом.
— Что-то я тебя не понимаю.
— Я думала, ты можешь прийти, чтобы поговорить о тех документах, которые я тебе передала.
— Нет, Тесса, разумеется, нет. Я пришел, чтобы попросить тебя не рассказывать всем и каждому Тому, Дику и Гарри об ошибках и неправильных действиях правительства президента Мои. Я пришел, чтобы попросить тебя играть за команду, вместо того чтобы… ты знаешь, о чем речь, — грубо закончил он.
Говорил бы я с ней так сурово, если бы знал, что она беременна? Наверное, смягчил бы тон. Но поговорил бы обязательно. Гадал я о том, беременна ли она, когда пытался не замечать ее обнаженного силуэта? Нет. Я ужасно ее хотел, и она могла это понять по моему изменившемуся голосу и по неестественности движений.
— Сие означает, что ты их не прочитал? — Она определенно старалась свести разговор исключительно к содержанию документов. — Ты собираешься сказать, что у тебя не нашлось времени.
— Разумеется, я их прочитал.
— И какие мысли возникли у тебя после того, как ты их прочитал, Сэнди?
— Я не нашел в них ничего такого, чего бы не знал раньше, а что-либо изменить я не в силах.
— Такой ответ характеризует тебя не с лучшей стороны, Сэнди. Более того, свидетельствует о малодушии. Почему ты не можешь ничего сделать?
— Потому что мы — дипломаты, а не полисмены, Тесса, — Вудроу ненавидел свой голос. — Ты говоришь мне, что государство Мои насквозь коррумпировано. Я никогда в этом не сомневался. Страна умирает, она обанкротилась, все, от организации туризма до заботы о диких животных, от образования до транспорта, от системы социального обеспечения до средств коммуникации, разваливается из-за воровства, некомпетентности, пренебрежения к исполнению обязанностей. Точно подмечено. Ты говоришь, что министры и чиновники грузовиками воруют продукты и медикаменты, предназначенные голодающим и больным беженцам, иногда проделывая это по договоренности с сотрудниками агентств, занимающихся распределением гуманитарной помощи. Разумеется, воруют. Расходы на здравоохранение в Кении составляют пять долларов на человека, и это до того, как все чиновники, сверху донизу, урвут свой кусок. Полиция избивает тех, кто по глупости привлекает к этим вопросам внимание общественности. Тоже правда. Ты изучала их методы. Говоришь, что они используют водную пытку. Держат людей в воде, потом избивают, но следов не остается. Ты права. Они избивают. Всех, кто попадет под руку, без разбора. А мы не протестуем. Они также сдают оружие в аренду знакомым бандитам, с условием, что те вернут его до восхода солнца, иначе о залоге придется забыть. Посол разделяет твое возмущение, но мы не протестуем. Почему нет? Потому что находимся здесь, и слава богу, чтобы представлять свою страну, а не их. В Кении живет тридцать пять тысяч британцев, родившихся на этой земле, и их существование целиком зависит от прихоти президента Мои. Посол здесь не для того, чтобы усложнять им жизнь.
— И еще вы представляете интересы британского бизнеса, — игриво напомнила она.
— Это не грех, Тесса, — он старался отвести взгляд от ее манящей груди. — Коммерция — не грех. Торговля с развивающимися странами — не грех. Торговля, между прочим, и помогает им развиваться. Торговля оставляет надежду на реформы. Те реформы, к которым мы стремимся. Торговля приводит их в современный мир. Позволяет нам помочь им. Как мы можем помочь бедной стране, если мы сами не будем богаты?
— Чушь собачья.
— Не понял?
— Лицемерная, чистейшая, напыщенная собачья чушь, если тебе нужна развернутая характеристика, которой потчует всех Министерство иностранных дел вообще и Пеллегрин в частности. Оглянись вокруг. От торговли бедные не становятся богаче. Прибыли не идут на реформы. Они идут на подкуп продажных государственных чиновников и на пополнение счетов в швейцарских банках.
— Я абсолютно не согласен с такой… Но Тесса прервала его:
— Значит, в архив и забыть. Так? Никаких действий в настоящий момент не предпринимать. И подпись: Сэнди. Великолепно. Прародительница демократии в очередной раз показывает себя лицемерной лгуньей, проповедуя свободу и права человека для всех, кроме тех мест, где у нее есть возможность заработать бабки!
— Это несправедливо! Да, приспешники Мои — преступники, и старик будет править до ближайших выборов, то есть еще пару лет. Но нельзя все рисовать в черных красках. Слово, сказанное в нужное ухо, коллективное решение стран-доноров о прекращении помощи, тихая дипломатия приносят результат. И Ричард Лики вошел в состав кабинета, чтобы поставить заслон коррупции и убедить доноров, что их помощь больше не пойдет на обогащение ближайшего круга Мои, — он почувствовал, что чуть ли не цитирует депеши, приходящие из Форин-оффис. Хуже того, она тоже это почувствовала, потому что ее губы разошлись в широкой усмешке. — Настоящее у Кении, конечно, не очень, но у нее есть будущее, — оптимистично добавил он. И замолчал, в надежде, что она то ли знаком, то ли словом покажет: да, они движутся к некоему подобию перемирия.
Но Тесса, он вспомнит это позже, не годится в миротворцы, так же, как ее ближайшая подруга Гита. По молодости они еще верят в существование такого понятия, как простые истины.
— В документах, которые я тебе передала, есть фамилии, даты и номера банковских счетов, — гнет она свою линию. — Компромат собран на конкретных министров. Может, об этом тоже стоит шепнуть в нужное ухо? Или никто не будет слушать?
— Тесса.
Она уходила от него, хотя он пришел, чтобы быть к ней ближе.
— Сэнди.
— Твоя позиция мне понятна. Я тебя слышу. Но, ради бога, во имя благоразумия, не можешь же ты серьезно предполагать, что высокопоставленный чиновник, в нашем случае Бернард Пеллегрин, начнет охоту на ведьм, в качестве которых выступят поименованные тобою министры кенийского правительства! Кстати, и мы, британцы, не сумели полностью изжить коррупцию. Так что, посол Кении в Лондоне должен указывать нам, каким образом очистить наши ряды?
— Все это — жалкие отговорки, и ты это знаешь, — сверкнула глазами Тесса.
Он не замечает появления Мустафы. Тот входит бесшумно, ставит на ковер между ними маленький столик, с серебряным подносом, серебряным кофейником и серебряной вазочкой (сервиз принадлежал ее матери), наполненной песочным печеньем. Смена декораций стимулирует воображение Тессы, в своем поведении не чуждой театральности. Она опускается на колени у столика, разводит плечи, выпячивает грудь так, что платье едва не лопается, и перемежает речь колкими вопросами о его вкусах.
— Тебе черный, Сэнди, или с капелькой сливок… я забыла, — спрашивает она с насмешкой в голосе. — Такая уж у нас фарисейская жизнь, — говорит она ему. — За нашей дверью континент гибнет, а мы стоим, на ногах или на коленях, у столика, пьем кофе с серебряного подноса, тогда как совсем рядом голодают дети, умирают больные, а продажные политики грабят нацию, которая их и избирала. Охота на ведьм, твои слова, прекрасное начало. Назовите их, заклеймите позором, отрубите им головы, выставьте их на кольях над городскими воротами, говорю я. Беда в том, что толку от этого нет. Газеты Найроби каждый год публикуют «Список позора», и всякий раз в нем фигурируют одни и те же кенийские политики. Никто не уволен, никого не волокут в суд. — Она протягивает ему полную чашку, для этого приподнимается с колен. — Но тебя это не волнует, не так ли? Ты выступаешь за статус-кво. Ты принял такое решение. На тебя никто не давил, Оно твое. Твое, Сэнди. Как-то раз ты посмотрел на свое отражение в зеркале и подумал: "Привет, я, отныне я принимаю мир таким, как он есть. Я делаю все, что могу, для Британии, и называю это своим долгом. И неважно, что долг этот включает в себя и поддержку одного из самых отвратительных правительств на этом свете. Я все равно буду его выполнять. — Она предлагает ему сахар. Он молча отказывается. — Так что, боюсь, нам не найти взаимопонимания, не так ли? Я хочу высказывать свое мнение. Ты хочешь, чтобы я зарыла голову в песок, радом с твоей. Женщина и мужчина по-разному понимают свой долг. Обычное дело.
— А Джастин? — спрашивает Вудроу, разыгрывая последнюю карту и заранее зная, что это не козырной туз. — Как он вписывается в этот расклад?