И тогда мы сможем сказать тебе о жадных обстоятельствах в белых халатах.
Вудроу движется к ним. Подходит чуть ли не вплотную, но ни одна голова не поворачивается. Они слишком увлечены спором. Он широкими шагами проходит мимо незамеченным. Их громкие голоса тают вдали.
Глава 4
Автомобиль Донохью стоял на подъездной дорожке. Увидев его, Вудроу пришел в ярость. Взлетел на второй этаж, принял душ, надел чистую рубашку, но ничуть не успокоился. В доме стояла необычная для субботы тишина, но, выглянув в окно ванной, Вудроу понял, в чем дело. Донохью, Джастин, Глория и дети сидели за столом в саду и играли в «Монополию» [22]. Вудроу терпеть не мог все настольные игры, но к «Монополии» питал особую, ничем не объяснимую неприязнь, в чем-то схожую с неприязнью к «друзьям» и другим членам непомерно раздутой общины разведчиков. «Какого дьявола он посмел вернуться сюда, когда я настоятельно просил его держаться подальше от моего дома? И что это за муж, если он садится играть в такую веселую игру, как „Монополия“, буквально через несколько дней после того, как убили его жену?» Гости, как Вудроу и Глория частенько говорили друг другу, цитируя китайскую пословицу, подобны рыбе: на третий день начинают пованивать. Но Глория с каждым днем проникалась к Джастину все большим сочувствием.
Вудроу спустился вниз, постоял на кухне, выглянул в окно. После полудня, само собой, никаких слуг не просматривалось. «До чего приятно побыть одним, дорогой». «Только сейчас ты не со мной, а с ними. И выглядишь куда более счастливой в компании этих двух мужчин среднего возраста, которые, словно ласковые собачки, виляют перед тобой хвостом, чем в моей».
На столе Джастин посягнул на чью-то улицу и из своих фишек заплатил за аренду. Глория и мальчишки визжали от удовольствия, а Донохью протестовал, требуя оговорить время аренды. Джастин был в этой дурацкой соломенной шляпе, которая, как и все, что он надевал, идеально ему шла. Вудроу наполнил чайник водой, поставил на плиту, включил газ. «Приготовлю им чай, дам знать, что я вернулся… при условии, что они не слишком увлечены друг другом и таки заметят меня». Но вдруг передумал, вышел в сад, прямиком направился к столу.
— Джастин. Извини, что помешал. Но не могли бы мы перекинуться парой слов? — Повернулся к остальным, своей собственной семье, члены которой смотрели на него так, словно он на их глазах изнасиловал горничную: — Продолжайте игру. Мы вернемся через несколько минут. Кто выигрывает?
— Никто, — фыркнула Глория, а Донохью усмехнулся в усы.
Мужчины стояли в «камере» Джастина. Вудроу предпочел бы поговорить в саду, но сад, к сожалению, уже оккупировали. Так что им осталось лишь стоять напротив друг друга в неуютной спальне для гостей, в компании саквояжа «гладстон» Тессы, точнее, саквояжа «гладстон» отца Тессы, упрятанного за решетку. «Мой винный погреб. Его гребаный ключ. И саквояж ее знаменитого отца». Но, едва Вудроу начал говорить, как, к своему ужасу, обнаружил, что вокруг все разительным образом переменилось. Вместо кровати появился инкрустированный столик, который так любила ее мать. За ним — камин с приглашениями на каминной доске. А у противоположной стены, где от стальных балок отошла обшивка, возник обнаженный силуэт Тессы на фоне французского окна. Усилием воли он вернул себя в настоящее, и видение исчезло.
— Джастин.
— Да, Сэнди.
Но и во второй раз он попытался уйти от, казалось бы, неизбежной конфронтации.
— Одна из местных газетенок посвятила целый выпуск Тессе. Опубликовала воспоминания друзей.
— Как мило с их стороны.
— Там довольно недвусмысленно говорится о роли Блюма. Высказано предположение, что он лично принимал роды. Есть намек, что и ребенок, возможно, его. Извини.
— Ты про Гарта.
— Да.
Вудроу показалось, что голос Джастина звенит от напряжения.
— Да, конечно, в последние месяцы время от времени люди высказывали подобное предположение, а теперь, без сомнения, мы будем слышать его гораздо чаще.
И хотя Вудроу предоставил Джастину такую возможность, тот не заявил, что предположение это далеко от истины. Вот Вудроу и пришлось усилить напор. Наверное, где-то его подталкивало чувство вины.
— Они также утверждают, что Блюм поставил в ее палате раскладушку, чтобы спать рядом.
— Мы спали на ней вместе.
— Не понял.
— Иногда спал Арнольд, иногда — я. Менялись, в зависимости от рабочего графика.
— Ты не возражал?
— Возражал против чего?
— Того, что о них могли сказать, учитывая внимание, которое он ей оказывал… как выясняется, с твоего согласия, при том, что она вела себя здесь, в Найроби, как твоя жена.
— Вела? Она была моей женой, черт побери!
Вудроу не ожидал, что ему придется столкнуться с яростью Джастина, точно так же, как для него полной неожиданностью стала ярость Коулриджа. Ему хватало забот с собственной яростью, которую он пытался удержать под контролем. В саду ему удалось не повысить голос, потому что еще на кухне он снял часть напряжения, навалившегося на плечи. Но вспышка Джастина стала для него сюрпризом, громом с ясного неба. Он рассчитывал увидеть в глазах Джастина раскаяние, точнее, унижение, но никак не думал, что нарвется на вооруженное сопротивление.
— О чем ты меня, собственно, спрашиваешь? — полюбопытствовал Джастин. — Что-то я тебя не понимаю.
— Я должен знать, Джастин. Ничего больше.
— Знать что? Контролировал ли я свою жену? Вудроу и хотел получить ответ, и давал задний ход.
— Послушай, Джастин… я хочу сказать, взгляни на происходящее с моей колокольни… хотя бы на мгновение, хорошо? Мировая пресса вцепится в это, как бульдог. Я имею право знать.
— Знать что?
— Чем еще занимались Тесса и Блюм? Что еще мы увидим в заголовках… завтра или в ближайшие шесть недель, — закончил он, с ноткой жалости к самому себе.
— Например?
— Блюм был ее гуру. Не так ли? Помимо всего прочего.
— И что?
— А то, что они разделяли идеи. Вынюхивали нарушения. Скажем, прав человека. Блюм стоял на страже… так? Или его люди. А Тесса… — он терял нить разговора, в чем Джастин совершенно ему не мешал, -…помогала ему. Вполне естественно. В сложившихся обстоятельствах. С ее блестящим юридическим образованием.
— Будь любезен уточнить, куда ты клонишь.
— Ее бумаги. Вот и все. Те самые, что ты собрал. Которые мы привезли сюда.
— А при чем тут они?
Вудроу взял себя в руки. «Я — твой начальник, слава богу, а не какой-то жалкий проситель. И нам пора уяснить, кто есть кто, не так ли?»
— Мне нужна твоя гарантия в том, что документы, которые она собрала… будучи твоей женой… с дипломатическим статусом… под крылышком посольства., будут переданы в Оффис. Собственно, исходя из этого в прошлый вторник я и повез тебя в твой дом. Иначе ноги бы, твоей или моей, там не было.
Джастин застыл. Пока Вудроу говорил, не шевельнул и пальцем, не моргнул. Подсвеченный сзади, оставался недвижим, как обнаженный силуэт Тессы.
— Другая гарантия, которую я хочу получить от тебя, самоочевидна.
— Какая другая гарантия?
— Твое молчание в этом деле. Что бы ты ни знал о ее действиях… проводимой ею агитации… ее так называемой гуманитарной миссии, которая вырвалась из-под контроля.
— Чьего контроля?
— Я говорю вот о чем. Если она рискнула задеть легитимную власть, на тебя распространяются те же правила конфиденциальности, что и на нас всех. Боюсь, это приказ с самого верха, — он хотел, чтобы фраза эта прозвучала шутливо, но они оба обошлись без улыбок. — Приказ Пеллегрина.
«Ты в хорошем настроении, не так ли, Сэнди? Учитывая, что времена сейчас нелегкие и ее муж живет в твоей комнате для гостей!»
Джастин наконец заговорил:
— Спасибо тебе, Сэнди. Я признателен за все то, что ты для меня сделал. Благодарен за то, что позволил пожить в твоем доме. Но теперь я должен собрать ренту на Пиккадилли, где мне принадлежит дорогой отель.