Вскочил, с грохотом пнув ни в чем не повинное ведро об стену, рявкнул на сунувшуюся на шум Бьянку и тяжело оперся на стол, с трудом переводя дыхание сквозь до хруста стиснутые зубы. Волна омерзения едкой горечью подкатила к губам, а в груди ворочалось что-то больное, колючее, от чего перед глазами вспыхивали белые мухи. Хотелось схватить кого-то неведомого и бить до тех пор, пока вокруг не полетят кровавые ошметки… Но Вернон Роше поступил иначе.
====== 2. ======
Всяческие чувствительные поэтические личности часто употребляют красивые выражения вроде «каменное лицо», «ледяной взгляд», но вряд ли воочию видели перед собой их реальное воплощение. Вернон Роше вышел на палубу с таким выражением лица под пресловутым шапероном, – что сунуться к нему не рискнули не то что доваривший свои травы раздражающе невозмутимый ведьмак, но даже верная Бьянка.
- Уберите там… – хрипло распорядился Роше, кивнув через плечо на дверь, и ушел на ют.
И довольно долго сидел на каком-то ящике с нераскуренной трубкой, слушая переговоры своих людей. Смешно, – сначала они вроде как решили, что их командир эльфьего выродка на лоскуты порвал, хотя смех плохой.
А чего им еще думать? К ляду порвал бы раньше…
Нет! Не порвал бы! Допросил. Глотку бы перерезал собственноручно неугомонной паскудной «белке»… Это да, это с радостью!
Это справедливо и честно. Отмороженный остроухий выблядок помогал организовать убийство твоего короля. Он опасен как ходячий сколопендроморф.
И он мужчина, – мысли снова и снова неотвратимо съезжали на одно и то же, – в любом смысле. Нет, всякое на свете встречается, Роше отнюдь не наивный вьюноша, взрощенный на рыцарских балладах, и прекрасно знал, что шлюхи бывают обоих полов, хватает в борделях и сладеньких мальчиков для любителей разных извращений. Только вот Иорвет похож на них как василиск на левретку, чтобы такое про него даже пришло в голову. Он – редкостная сволочь и законченный псих, но глупо отрицать, что противник он был достойный и более чем серьезный, шла ли речь о поединке или в целом о его, хм, деятельности… Иначе бы Иорвет никогда не стал бы для самого Роше делом чести, разве нет? Да и красавцем этого конкретного эльфа назвать трудно, не говоря уж о том, что шрамов не только на физиономии хватает. Так как подобное вообще могло с ним произойти?!
И главное, что теперь? – Роше горько усмехнулся. – А теперь эта хитровыебучая ядовитая тварь валяется в беспамятстве на твоей койке, агент хренов! Придушить его, что ли, все-таки по-тихому…
Это, наверное, даже милосердно было бы, где-то. Он же только пока не осознает, что случилось, потому что до сих пор без сознания, а после… После такого сам Вернон совершенно точно жить бы не смог. Так не лучше ли решить всё сейчас и сразу, зачем к тому же позволять ему умирать еще и с позором на душе?
И все же, если уважать врага, то до конца. Задавиться ему или нет, – каждый должен решать сам.
Вернон зло засмеялся вдруг: да ладно, прежде чем задавиться, сукин кот Иорвет изощренно прикончит еще пару-другую сотен dh*oine!
Самое же хреновое было в этом то, что этакому развитию событий – Роше, оказывается, был бы несказанно рад! Получить опять яростного, непримиримого, изворотливого, бесстрашного до безумия врага – это некоторым образом возвращало его мироощущение на место. Возвращало ощущение реальности, четкого в ней местоположения, где невозможна острая щемящая жалость в груди Темерского Пса. Да уж, ЭТО – не то, что следует знать о своем враге!
Потому что сейчас сами собой опускались руки, и думалось вовсе не о виселицах, заговорах и судьбах королевств, а о том, очнется ли Иорвет вообще. Кровищи с него натекло как со свиньи на скотобойне и ливер весь отбит напрочь, башка только крепкая оказалась. Роше с горечью улыбнулся, – а ведь не так давно он эту башку обещал отрезать. Хорошее было время, красивый момент…
И Вернон вдруг понял, что, оказывается, уже, давно все решил. Собственно, ровно в ту минуту, когда принялся ухаживать за замученным эльфом, да еще собственноручно. Ведь в этом случае, может быть, еще удастся сохранить шанс, что все останется по-прежнему, в четкой и ясной вселенной, где есть ушастый выродок и командир спецотряда. И это будет п р а в и л ь н о. Должно же быть хоть что-то правильное в этом долбаном мире, в котором любой в любой момент может внезапно захлебнуться в дерьме и грязи, щедро разбавленной своей же кровью...
Итак, до Вергена двое суток пути, значит, послезавтра они будут на месте. А там каэдвенцы, Хенсельт и прочие обстоятельства, в которые скоя*таэль вписывался только в одном виде – мертвом. Еще вчера это не было большой проблемой, и Вернон азартно предвкушал возможность наконец поставить точку в затянувшейся игре «кошки-мышки», а точнее, «Пес и белки». Однако эту возможность у него нагло и бездарно отобрали, и сейчас добить измученного эльфа воспринималось равносильно тому, как если бы Роше сам присоединился к его насильникам.
А это значит, что оставалось лишь одно, пусть и безумное, решение. В самом Вергене Саския нелюдей вроде как привечает, к гадалке не ходи – «беличьи» ганзы поблизости наверняка есть. Конечно, ведьмак обмолвился, что у Лето есть еще подручные, которые должны были зачистить отправленных с ними эльфов Иорвета, но кто-то точно отыскаться должен был. Как тихо провернуть возвращение в леса одноглазого, тоже вопроса не вызывало, – Геральту без разницы, под каким кустом накеров разделывать и как возить трофеи. Ну, и почему надо делать всё тайно – удивиться тоже мог только слабоумный. Да половина его людей, Вернона, в его причудливом порыве сострадания ко всему живому независимо от формы ушей и послужного списка, – просто не поймет! Тем более, что никто и ни за что не должен знать о насилии над командиром «белок». Хватит того, что кроме покойных участников, – а трупы, к счастью, обычно не очень разговорчивы, – об этом знает Роше, то есть уже на одного человека больше, чем следует.
Так что загвоздка по сути была лишь в том, сможет ли и, если сможет то, когда именно, Иорвет дойти до «белок» своими ногами.
Реальность, между тем, не подавала лишних надежд. Несмотря на ведьмачьи примочки, чародейскую мазь и, наконец, старый добрый маковый отвар, ночь прошла отвратительно. Лихорадка трепала ушастого как дворовый пес пойманную крысу, и, – видят все возможные и невозможные боги, – меньше всего в жизни Вернон хотел делать то, чем ему пришлось заниматься всю эту омерзительную, кошмарную и выматывающую ночь!
А кому еще? Любому, кто заступил бы вместо Роше на этот сомнительный пост, не понадобилось бы и четверти часа, чтобы в полной мере проникнуться, что именно сотворили с командиром скоя*таэлей человеческие выблядки. В бреду эльф метался и жалобно стонал, он не кричал, лишь изредка шептал на своем языке что-то, похожее на «Нет, лучше смерть…».
Не поспоришь, но это должно быть его решение, когда оклемается.
Если оклемается. Пока же, у него сильно кровило, отчего приходилось обтирать эльфу не только лицо и грудь, но и ягодицы и бедра. Да, Вернон мог бы уйти и не тратить силы и нервы на то, чтобы бороться еще и с собственными демонами из прошлого ублюдка дешевой шлюхи. В конце концов, он не жрица Мелитэле!
Не смог, не смог бросить беспомощного. Никто не должен умирать в одиночестве, даже такая паскудная сволочь как Иорвет. Довольно и того, что Роше уже, – хотя и невольно, – тоже оказался замаран в этом говне по самый кончик знаменитого шаперона: именно его люди выследили и взяли Иорвета. И? И вместо того, чтобы допросить, казнить или передать на казнь, – такое. Вовек не отмоешься.
Как бы то ни было, к рассвету Иорвет затих, позволив наконец и Вернону спокойно сомкнуть веки. Правда, Роше не был уверен, что это все-таки обнадеживающий сон, а не более глубокое забытье, из которого измученный эльф вполне может не выбраться.
И от осознания абсурдной несправедливости происходящего в душе разливался тоскливый тянущий холодок, мешаясь с непонятно откуда взявшимся стыдом и гадливым отвращением. Нелепо и бессмысленно, – столько воевать, выживать, казалось, в самых безнадежных и невозможных ситуациях, чтобы сдохнуть от побоев поиметым каким-то отребьем. И эта сосущая, ни с того ни с сего муторно вытягивающая жилы тоска была еще хуже, чем недавний бешеный гнев, потому что как от нее избавиться, Вернон не знал.