Квентин до сих пор как наяву видел отца, коннектикутского янки, который никогда не чувствовал себя уютно на Бикон-Хилл. Квентин видел его стоящим на вершине холма с непокрытой головой, а дело было сразу после снежной бури, когда еще не унялся порывистый февральский ветер. Он смотрел, как его единственный сын съезжает по крутому склону на салазках. «Не тормози! — кричал Бенджамин Рид. — Так ты доедешь до самой реки!» Казалось, он забыл о препятствиях, подстерегавших салазки Квентина на пути к реке Чарлз: шумную улицу, изгороди, Эспланаду, Сторроу-драйв. Квентин всегда останавливался на углу Западной Кедровой улицы — как учила его мать перед выходом на прогулку — и мучился при этом мыслью, что тем самым он как бы предает отца. Вот за какого человека вышла замуж Абигейл Вайтейкер: полного идей, но не обладавшего напористостью и дальновидностью, чтобы их осуществить.
В 1966 году, через три года после смерти отца, Квентин навсегда покинул Бикон-Хилл. Сначала учился в закрытой школе-интернате, потом был Гарвард, Сайгон, затем он поселился в кондоминиуме[8] на Коммонуэлт-авеню, потом занял пост в «Вайтейкер и Рид». С тех пор за ним был закреплен огромный номер в пятизвездном отеле «Вайтейкер-Рид» на Паблик-Гарден, однако он всех удивил, предпочтя вид на Парк-сквер более заманчивым и дорогим видам Гарден и Бикон-Хилл. Он и его жена Джейн владели также домом в Марблхеде на взморье; Квентин обожал этот дом. Джейн жила там одна с тех пор, как в их браке возникли трещины, но Квентин надеялся поселиться там вместе с ней, когда трудности уладятся. Идею уехать из города он благоразумно таил от матери, ведь та ждала, что рано или поздно он возвратится на Маунт-Вернон-стрит и войдет в дом, где жили многие поколения Вайтейкеров. Кому же, как не ему, наследовать им?
— Везет же мне, — пробормотал он, предпочитая, чтобы матушка отказала злополучный дом кому-нибудь другому. Но кому? У них с Джейн детей нет. Квентин думал, что появятся в будущем, но теперь сама жизнеспособность их брака под вопросом. Есть еще Джед, но двоюродный брат не показывался в Бостоне с 1975 года, поскольку недолюбливал тетю Абигейл. И дочь Джеда, Май, не годится. Она в честолюбивых представлениях ее двоюродной бабушки не была бостонкой. Как обычно, оставался только Квентин.
Он отыскал мать в каменном садовом домике. Абигейл занималась пересадкой розовых гераний в терракотовые горшки. Квентин догадывался, что садоводство — занятие, которому Абигейл Вайтейкер-Рид вроде бы отдавалась со всей душой, но втайне ненавидела. В шестьдесят лет она выбрала себе роль знатной престарелой дамы, хранительницы традиций старого Бостона, чести, достоинства и очарования былых времен. И, надо сказать, неплохо с ней справлялась, при помощи благородной седины, сдержанного стиля в одежде и необычной красоты. С возрастом она приобрела какую-то особенную привлекательность: резкие черты лица и рост делали ее элегантной без намека на хрупкость. Она состояла в советах попечителей бесчисленных некоммерческих организаций, где щедро расточала время, энергию и жизненный опыт. Люди видели в ней истинную, урожденную даму с Бикон-Хилл.
Но была в Абигейл Рид и вторая сторона — та, что сделала ее успешной, импозантной главой «Вайтейкер и Рид» — компании, которую она вела с 1963 года, когда погиб ее муж. Именно Абигейл превратила ее из небольшой строительной фирмы, зависевшей от контрактов как американского, так и южно-вьетнамского правительства, в главного участника переменчивого, но очень прибыльного рынка недвижимости и строительства северо-востока Соединенных Штатов. Однако она казалась безразличной к собственному могуществу и триумфу в бизнесе. Оставаясь верной традициям своего окружения и эпохи, на людях она благодарила покойного мужа за концепцию, положенную в основу компании, и сына — за умелое руководство. Но в личных беседах с Квентином она не оставляла у того сомнений, кто на самом деле руководит фирмой. И в то же время Абигейл не могла скрыть разочарования тем, что тот всегда подчиняется ее воле, видя в этом не уважение к ее опыту, а признак слабости сына. И Квентин начал понимать, что потребность матери распоряжаться проистекает не из ее ума и силы, как он когда-то думал, а из эгоизма и незащищенности. Что он ни делал — все ей было не так.