— А почему вы спрашиваете?
— Мне показалось.
— Вам, наверное, родители рассказали. Мама, когда узнала, была в ярости.
— Почему?
— Потому что у Юли ребенок. Степка. Ему полтора годика.
— Вот оно что! — воскликнула Оксана.
— Она такая красивая. Умеет куклы делать из гипса. И я научилась у нее. Юля такая.., она необыкновенная!
— Слава собирался жениться на ней?
— Конечно! А почему — собирался?
— Да так…
Ника тревожно шарила глазами по теткиному лицу. Не тут ли причина ее странного настроения?
— Тетя Оксана, вы можете мне доверять, я вижу, что вы не такая, как всегда. Они — мама и папа разговаривали со Славиком?
— Нет… — протянула тетя Оксана со странной улыбкой. — В том-то и дело, что нет. Но, думаю, твои родители сделают все, чтобы этот брак не состоялся.
Тетя Оксана решительно поднялась.
— Впрочем, это не нашего с тобой ума дело. Правильно? Собирайте-ка с Ингой огурцы. Иначе у нее живот от крыжовника разболится.
Ника продолжала сидеть, обдумывая только, что услышанное.
— Но ведь Славик любит Юлю! Я, сама видела, я знаю! — наконец горячо возразила она.
— Он говорил об этом маме?
— Нет, что вы! Мама не от него узнала. И не от меня. Он и мне не велел говорить. Это тетя Альбина с тетей Кристиной сказали, им соседи насплетничали.
— Понятно. Ну что ж, Ника, твой брат взрослый человек, он сам разберется. Зови Ингу.
Оксана посмотрела вслед убегающей Нике и снова подумала о том, что хорошо бы Инге побольше общаться с сестрой. Возможно, Инга научилась бы чуткости. Удивительно! Ника стоит горой за брата, который, в сущности, не принимает ее всерьез. Еще раньше, когда Оксана теснее общалась с этой семьей, она замечала, что здесь больше внимания оказывают старшему брату. На Нику обычно шикали, как на котенка, если она пыталась заглянуть в комнату брата, где он делал уроки. Ей не разрешалось прикасаться к его вещам, брать его игрушки. При таком воспитании девочка должна испытывать по меньшей мере ревность.
А она, гляди-ка, оберегает его любовь. Что это? Слепой инстинкт родной крови или же мечта о собственной большой любви?
Глава 5
Родители вернулись через неделю. Мать выглядела довольной — посвежела, загорела. Отец тоже загорел, но был он явно чем-то не то раздосадован, не то озабочен. Мать много и громко говорила, расспрашивая их о домашних делах и рассказывая о деревне.
— А где Славик? — спросила Ника, хотя подозревала, что брат прямо с автовокзала отправился к Юле.
Мать выдержала паузу, едва сдерживая просившееся на лицо торжество, уселась на диван и объявила:
— Славик женился!
Ника, хлопая ресницами, смотрела на мать. Иногда на ту находила охота пошутить, и она, бывало, с абсолютно серьезным лицом могла выдать что-нибудь этакое.
— Мам, ты шутишь? — уточнила Ника.
— Какие уж тут шутки! — Отец махнул рукой и вышел из комнаты.
Ника услышала, как за ним закрылась входная дверь — ушел в гараж.
— Так у него в деревне невеста иди здесь? — встряла Инга. — Ничего не понимаю!
— Наш Славик всюду нарасхват, — похвасталась мать. Она находилась в прекрасном расположении духа.
В какой-то момент Нике даже показалось, что мать сейчас подскочит и выкинет что-нибудь этакое — пройдется колесом, например. Помешал ей только приход сестер Альбины и Кристины. Они толклись в прихожей, едва помещаясь там вдвоем.
— Ну что, ну как? — в унисон выдохнули они и опустились на стулья. Их свистящее от одышки дыхание заполнило паузу.
Мать торжествовала.
— Слава Богу, — степенно и с достоинством сказала она. — Слава Богу, женили.
— Да ну? Удалось?
— А то! Девчонка работящая, деревенская, скромная. Восемнадцать лет. Кровь с молоком.
Ника обернулась и посмотрела на тетю Оксану. Та взирала на теток и мать с каким-то странным выражением лица. Выражало оно что-то вроде брезгливости.
Видимо, не желая выслушивать подробности, она вышла на балкон и позвала с собой Ингу. А Ника осталась стоять, как гвоздями к полу приколоченная. Впрочем, на нее не обратили внимания — мать не видела, а тетки сгорали от любопытства.
— Ну как он? Доволен?
— Славик-то? А что ему? Его-то никто и не спрашивал.
— Ну как же все сладилось?
— Соседи нас в гости пригласили, вроде как на именины. Сват — балагур ужасный. Славика самогонкой подпоил, ну и уложил со своей Катькой. А утром сват со свахой тут как тут: здорово, зятек! Как по маслу прошло.
Тетки крякали от удовольствия, хлопали себя ладонями по коленям. А Ника во все глаза смотрела на мать, на ее пустые неживые глаза и довольную улыбку. А перед глазами маячили Юля в своей светлой блузке и Славик, обнимающий ее.
Нике в голову приходили странные мысли. «Она ничего не видит, — думала девочка о матери. — Не видит моего лица, когда говорит мне грубые слова, когда ругает и оскорбляет меня. Она не видит, как мне больно, ведь я молчу. И как плачу, не видит. Ничего не видит! Она слышит только себя, свой гнев и свою боль, свои желания. А нас когда не слышно, то как бы и нет совсем. И Славика она запомнила двенадцатилетним. Она не представляет, какой он теперь взрослый. Не видит этих вздутых вен на руке, и темных волос на предплечьях, и щетины на щеках. Она не видела выражения его глаз, когда он смотрит на Юлю, играет со Степкой. Ей нет дела до наших глаз и до наших чувств. Наверняка, наткнувшись на наши глаза, она не смогла бы сделать многое из того, что сделала. Как же быть? Как теперь жить?»
Ника почувствовала, что руки ее затряслись, и сжала их в кулаки.
— Как ты могла, мама! — услышала как бы со стороны свой голос. — Как ты могла так поступить со Славиком?
— Что? — встрепенулась мать. — Ты что здесь делаешь?! Почему не на кухне? Или ты не видишь, что у нас гости? Любопытная! Паршивка такая! Смеет еще указывать матери!
Тетки обернулись и в недоумении уставились на племянницу. Но Нике было не до них.
— Как ты могла, мама? — все повторяла она, будто и не слыша протестов матери. Она повторяла свой вопрос в каком-то упрямом оцепенении, пока Оксана не вмешалась и не увела ее в другую комнату. Весь вечер Ника пролежала лицом к стене. Не вышла даже попрощаться с тетками. Она слышала, как в коридоре они собирались с кем-то поделиться новостью, и с тоской подумала о Юле, которая не сегодня-завтра узнает. Хорошо хоть не от нее, Ники…
К вечеру у девочки поднялась температура, Она заболела.
Две недели ее выхаживала Оксана. Инга добросовестно пыталась развлечь ее своей болтовней. А когда Ника наконец поднялась, Инга сразу потащила ее гулять. Лето катилось на убыль. Трава показалась Нике недостаточно зеленой, гаражи обступила пыльная, в рост человека, амброзия. Заросли лопухов увенчались сиреневыми соцветиями будущих колючек. Природа разочаровала Нику, напомнила ей о школе, о скорой разлуке с москвичами. Они обошли с сестрой все места, полюбившиеся им за время, проведенное вместе. Уже не хотелось беспричинно хохлать и толкаться. Вернулись домой. На лавочке у подъезда сидели старухи соседки. Увидев девочек, встрепенулись, заулыбались умильно и заговорили наперебой:
— Братец-то приехал с молодой женой!
— Молодые приехали, а вы гуляете, бегите скорей знакомиться!
Ника сжала губы и молча прошагала мимо соседок. В подъезде остановилась.
— Ты иди одна, — буркнула она Инге. — Я не хочу.
— Еще чего! А ну-ка прекрати! Мало ли он с кем встречался! А женился-то на Кате, и она теперь тебе родня. Она, а не Юля! Пошли-ка!
Инга решительно взяла за руку сестру и потянула ее наверх. Они вошли в прихожую, теперь сплошь заставленную корзинами, бидонами и тюками. В углу стоял свернутый рулоном ковер. Из большой комнаты раздавались чужие голоса.
— Приданое привезли, — громко прошептала Инга Нике в ухо и для наглядности пнула большой полосатый тюк, перегородивший прихожую. — Подушки. Или перина.