Вера все убрала, но он не шел. Тогда она взяла девочку и вернулась к себе. На столе отчаянно пел мобильник. Комната казалась чужой и неуютной.
— Алло?
— Ника! Я думал, с тобой что случилось. Звоню всю ночь, где тебя черти носят?
Вера не сразу узнала голос брата.
— Славик? Что-то с мамой?
Она села на табуретку. Брату скоро пятьдесят, а она: Славик. Вера почувствовала, как на нее нападает заторможенность, которая обязательно следует за большим потрясением. Она зло потрясла головой и встряхнула плечами.
— С матерью совсем плохо, я не знаю, что делать!
Приезжай!
— Что стряслось? — повторила Вера, медленно включаясь. Она нарисовала мысленным взором их квартиру на Руднике, мать, взирающую в пространство невидящими глазами. Лысеющего Славика.
— Приступы участились, сегодня ночью было опять, да по телефону всего не перескажешь. Мы с Катериной хотели с тобой кое-что обсудить. Приезжай срочно.
— Хорошо, я приеду.
Вера как замороженная нажала кнопку и уставилась в пространство. Итак, все кончено. Ее жизнь возвращает ее к себе, а он остается здесь. Она оставит о себе память в виде горького осадка с оттенком презрения у этого лесного сыча, администратора турбазы «Сокол». А увезет с собой горький запах травы, головокружительное предчувствие счастья, эту несбывшуюся любовь…
Нет! Вера вскочила, выбежала на крыльцо, потом вернулась, схватила девочку и помчалась. Она обежала все помещения, спустилась к реке, пробежала вдоль берега весь пляж. Она бегала, как собака, потерявшая хозяина. Ксюшка в недоумении взирала на нее из своего кружевного чепчика.
В столовую, в его флигель, к себе, к проходной…
Егора никто не видел, и никто не мог сказать, где он.
У проходной стоял автобус со спортсменами. Шла погрузка. Вера стояла и сиротливо взирала на их сборы.
Татьяна подошла и что-то спросила у Веры. Та даже не поняла вопрос. Почувствовала, что готова разреветься, повернулась и побежала к своему флигелю. Там стоял «уазик». Заметив его, Вера выровняла шаг. Наверняка Егор одумался и теперь приехал за ней. Сердце радостно подпрыгнуло. Навстречу ей из «уазика» выбрался шофер.
— Карета подана.
Вера, улыбаясь, смотрела на него. Шофер переминался с ноги на ногу, не понимая ее выжидательного молчания.
— Вот. Егор Андреич велел отвезти вас на вокзал.
Вы ведь сегодня уезжаете?
Улыбка сползла с ее лица и растаяла.
Вера по инерции хлопала ресницами, взирая на шофера. Тот совсем смутился.
— Вы ведь к двенадцатичасовому? Как раз успеем за два часа до поезда, чтобы билеты купить.
— Ага. Да. Я сейчас. Я быстро.
Вера спрятала глаза. Она нырнула в свою комнату и стала собираться. Главное — не давать волю эмоциям. Это больно, но она переживет. Не раскисать. Все проходит.
Через полчаса она была готова к отъезду. Ничто на ее лице не выдавало смятения. Шофер кинул в машину детскую коляску и чемодан. Вера уже не вглядывалась в окна и деревья, она не шарила беспокойным взглядом по территории турбазы. Все ясно: он не придет. Он просто не хочет ее больше видеть. Никогда.
— Хорошо же ты устроилась, сестренка! — Брат хмуро смотрел на нее, разглядывая кожаные брюки и дорогой пиджак. — Уехала, живешь в свое удовольствие, бросила мать, понимаешь, на нас с Катькой…
Брат говорил как бы шутя, но Вера слышала в его словах явно сквозящий упрек.
— Кажется, мы определенно договорились: я высылаю деньги, а вы обеспечиваете матери уход. До сих пор тебя такой расклад устраивал. Что изменилось?
Катерина молча ходила туда-сюда с тарелками — накрывала стол для золовки. В разговор не встревала, ждала своего часа.
— Мать изменилась, — отозвался брат. — Она стала невыносимой. То ей кажется, что ее соседи обокрали, то мы с Катериной. Там и добра-то.., брать нечего, а она… И эти ее приступы… Постоянно у подъезда «скорая» дежурит. Нужно что-то решать.
— Что ты предлагаешь?
Вера не любила пустой болтовни. Ведь ясное дело — брат позвал ее с каким-то конкретным предложением.
Теперь же, увидев ее, ходит кругами.
Слава не торопился отвечать на вопрос. Он открыл бутылку водки, разлил в рюмки.
— За встречу.
Катерина вытерла руки о передник и тоже подняла рюмку.
— Редко видимся, — вставила она и, выпив, поделилась:
— Мы совсем здесь замучились с матерью. Она такая капризная. Да ты знаешь, в детстве натерпелась. Но то — цветочки. Теперь она совсем набаловалась, притворяться много стала. Чуть что не по ней — бряк в обморок, и все дела.
— Она похоронила папу, — напомнила Вера.
— Когда это было! Давно пора в себя прийти! — подхватила Катерина.
— Ну а если нанять сиделку? — предложила Вера, —" тщетно пытаясь понять, куда клонит сноха.
— Сиделку! Ее еще отыскать нужно! Кто, по-твоему, согласится сидеть безвылазно со слепой и капризной старухой?
Вера поморщилась. Ее коробила циничность Катерины, но одновременно она не могла не понимать, что сноха права.
— Ты ешь, сестренка, ты с дороги.
Слава подвинул сестре миску с салатом и голубцы.
— Тут врачиха одна ходит, участковая, и та сочувствует. Тяжело вам, говорит, столько лет мучаетесь. Ухаживать за такой только за квартиру согласятся. А зачем, говорит, вам чужому человеку квартиру дарить?
— Логично, — усмехнулась Вера.
— Тут недалеко, — сноха положила Вере голубец и зачерпнула ложкой салат, — есть что-то типа интерната для больных стариков.
Вера подняла глаза от тарелки. Катерина на нее не смотрела.
Слава тоже — катал по тарелке зеленый горошек.
— Дом инвалидов? — переспросила Вера.
— И престарелых, — добавил Слава.
Вера отодвинула от себя тарелку. Та задела тонкую ножку фужера, он упал и звякнул. Брат и сноха дружно взглянули на гостью.
— Вы меня за этим вызвали?
— Конечно, — удивился брат. — Твоя подпись будет нужна. У матери же двое детей. Ты и я.
Вера пристально посмотрела на брата. От прежнего Славика в нем мало что осталось. Живот, обтянутый китайской футболкой с надписью «Адидас», лысина с торчащими посреди нее редкими волосками.
Темное, почти красное лицо.
— Когда ты в школе учился, меня заставляли на цыпочках по квартире ходить, если ты за уроками сидишь… — зачем-то вспомнила Вера. — Мама говорила: «Славику не мешай, он вырастет, будет опорой нам с отцом в старости».
Брат вытаращил на нее глаза и, не найдя что ответить, забухтел себе под нос что-то нечленораздельное.
— И жену она тебе выбрала по своему усмотрению, свою, деревенскую, что попроще.
— Ой, нашла что вспомнить! — вскричала Катя, с беспокойством наблюдая за мужем.
Тот вскочил и, махнув рукой, ушел на кухню.
— Ты что думаешь, ты приехала нам тут мораль читать, а мы уши развесим? — Катерина обрела необходимый в разговоре раж. — Про отца вспомнила, про детство…
Вера молча наблюдала за ней.
— Еще расскажи нам, как она твоего отца-то любила и себя блюла…
— При чем здесь это? — не поняла Вера.
— А при том! Как умер, так хорош стал, а при жизни-то она под кого только не легла, ваша мать-то! Весь поселок знает, как она отца-то любила.
— Ты мою мать не трогай, — тихо сказала Вера.
— А че я ее трогать-то не буду?! — взвилась Катерина. — Не ты ей подштанники стираешь, а я! Ты про нее Многого не знаешь, про мать-то свою! Ты об отце вот плачешь, а он тебе никакой не отец!
— Катька! — Славик вылетел из кухни и схватил жену за руку. — Закрой рот!