— Так что же творится? — переспросил Сухарев.
— Сегодня приходил ее бывший хахаль…
— Кто?
— Ну, бывший совладелец «Арго». Какая тут была разборка! Я случайно оказалась в кабинете Риты и все слышала.
Лариса насыпала в чашки кофе и залила кипятком.
— Наша Мадам замешана в такой афере.., нарочно не придумаешь! Она, как я поняла, украла у этого дядьки ребенка! Кто бы до этого додумался! А теперь он выкрал ребенка назад. А она успела к ребенку привязаться, у нее ведь своих нет, и предлагает ему любые деньги, лишь бы он разрешил ей видеться с ребенком.
Ну, смех!
— Где они сейчас? — спросил Сухарев будто между прочим, листая журнал.
— Где? Кажется, в больницу поехали. У нее мать под машину попала…
Сухарев вскочил, журнал выпал и звучно шлепнулся. Лариса вздрогнула.
— Ты куда? — удивилась Лариса. — А кофе?
— В другой раз! — крикнул Сухарев уже из коридора.
— Может, мне подняться с тобой?
Николай смотрел, как Вера неподчиняющимися руками пытается закрепить на руле блокиратор. На его слова она только отчаянно закрутила головой. Больше всего ей сейчас хотелось остаться одной, залезть под — одеяло и забыться сном. То, что она увидела в больнице, было ужасно и стояло перед глазами: мать под двумя капельницами, вся в трубках. И все это по ее вине!
Она увезла мать в Москву, и в первую же неделю с той случилось несчастье! Что она скажет брату? Он во всем обвинит ее и будет тысячу раз прав!
Веру плохо держали ноги. Распрощавшись с Николаем, она как во сне вошла в свой подъезд, поднялась на свой этаж. Коридорная дверь-решетка оказалась открытой. Не успев сделать никаких выводов, Вера шагнула в пенал коридора и поняла, что дверь квартиры не заперта. Вот тут в мозгу начала всплывать вся картина. Еще не войдя в квартиру, она уже представила, ЧТО там увидит, и не ошиблась. Язвительно смотрела на нее голая стена гостиной — голубой картины с желтыми цветами не было и в помине.
Обреченно Вера шагнула в гостиную — на тумбочке зияла пустота от телевизора. Исчезли музыкальный центр, ваза, телефон. Обнаружив пропажу телефонного аппарата, который ей на тридцатипятилетие подарила Соловьева, Вера почему-то стала смеяться.
Смех мелко тряс ее, она, не сумев совладать с ним, упала в кресло и больно ударилась локтем о журнальный столик. Из глаз брызнули слезы. То ли смех, то ли плач долго сотрясал ее, пока она, поджав под себя ноги и свернувшись в клубок, не уснула.
Проснулась уже в сумерках. Не сразу сообразила, где именно она находится, но, сообразив, зажмурилась и протестующе тряхнула головой. Реалии прошедшего дня обрушились на нее подобно холодному дождю. Нужно проверить спальню, кухню… Это неизбежно. Хочешь не хочешь, нужно подниматься, включать свет, звонить в милицию. Короче, нужно что-то предпринять. Позвонить в больницу и спросить о состоянии матери. Мобильник остался в машине. Вера с ужасом думала о необходимости стольких действий. Тело отказывалось подчиняться. Оно хотело одного — спрятаться куда-нибудь. Вера вытащила из-под себя затекшую ногу и потерла ее. Но даже мысль перебраться с кресла на диван не вдохновила женщину. Она так и осталась в кресле.
Когда в прихожей скрипнула дверь, она не пошевелилась. Вяло подумала: воры вернулись вынести мебель. Увидев в квартире хозяйку, они либо уйдут, постеснявшись выносить при ней, либо свяжут ее, чтобы не мешала. Впрочем, она, кажется, не в состоянии кому-либо мешать. Пусть выносят.
Вера выжидательно уставилась на дверь. Вошедший не торопился проходить в гостиную. Шаги двинулись в направлении кухни, потоптались там и вернулись в прихожую. Секунду спустя там включили свет, и Вера уже взирала на освещенный квадрат скорее с любопытством, чем со страхом. Шаги приближались, и по мере их приближения Верино сердце начало беспорядочно постукивать, будто кто-то посторонний толкал ее снаружи. Дверной проем загородила высокая мужская фигура. Прежде чем разглядеть знакомые черты, Вера уловила запах разнотравья — полынь, зверобой, мята… В дверях стоял Сухарев.
— Что это у тебя двери настежь, как в лесу?
Ворчливые интонации ласкали слух.
— Забыла закрыть, — вспомнила Вера. Она говорила шепотом, словно Сухарев был видением, которое можно ненароком спугнуть.
Егор прошел и сел напротив нее.
— Без света сидишь, с открытой дверью. А если воры придут?
— Не придут. Они уже приходили.
Сухарев поднялся и стал шарить по стене в поисках выключателя. Не нашел, вернулся к Вере и сел рядом с ее креслом на корточки. Вера следила за его движениями с незнакомой для себя боязливой жадностью. Она словно хотела насмотреться про запас, будто Сухарев мог исчезнуть в любую минуту.
На нем был незнакомый Вере кожаный пиджак, светлые джинсы и клетчатая рубашка. Если он ей снится, то почему в незнакомой одежде?
Точно прочтя ее мысли, Сухарев взял ее руку в свои:
— Ты здорова?
Вера пожала плечами. Она прислушалась к своей руке. Та чувствовала вполне земную ладонь Сухарева.
Она схватила пальцами его ладонь, погладила ее, потом наклонилась лицом и потерлась о нее щекой.
— Ты приехал, — со вздохом констатировала она.
— Кажется, да, — улыбнулся Сухарев и провел указательным пальцем по ее щеке. — Хотя, честно говоря, ожидал застать у тебя дома несколько иную картину.
— Какую?
— Домработница готовит ужин, ты сидишь в ванне, вся в белой пене, а нянька укачивает Ксюшу.
— Домработница от меня ушла. Ксюшку забрал Коля. Я теперь совсем одна.
Вера громко шмыгнула носом. Глаза возвращались на мокрое место.
Сухарев опустился на колени и вплотную подвинулся к ее креслу. Он обхватил ее руками, уперся подбородком в ее колени.
— Не надо плакать. Мы с тобой свою родим. Со-. гласна?
Его глаза в темноте влажно блестели.
— Ты.., думаешь… Ты правда думаешь, что мне еще не поздно?
— В самый раз, — уверенно отозвался Сухарев и поднял ее из кресла.
Теперь они оба сидели на полу, тесно обнявшись, как в ту ночь на турбазе, когда была гроза.
— Ты не исчезнешь? — на всякий случай спросила Вера, и Сухарев решительно качнул головой. Вера потерлась о его шею. Шея оказалась колючей и теплой. — А как же твоя турбаза? — спросила Вера и тут же прикусила язык. Потом поспешно добавила:
— Если хочешь, я поеду туда с тобой.
Сухарев снова покачал головой.
— Я думаю, что пришло время попробовать начать все сначала.
Вера отодвинулась и недоверчиво взглянула ему в лицо.
— Ты передумал выкупать турбазу?
Сухарев кивнул. Глаза улыбались.
— Я ничего не понимаю. Что-то изменилось?
Сухарев снова молча кивнул.
— Случилось. Я влюбился.
Вера следила за движениями его губ.
— Скажи еще, — попросила она.
— Я люблю тебя, Вероника. Хочу быть рядом с тобой. Мне все равно где — хоть в лесу, хоть в городе.
В поезде, в самолете, под землей, на земле. Есть возражения?
— Если бы ты не пришел, я бы сейчас выла на луну, а волки в твоем лесу подпевали бы мне.
— И я тоже подпевал бы. С тех пор как ты уехала, я только и делал, что выл на луну.
— Послушай! Ты, наверное, голодный! — спохватилась Вера.
Сухарев усмехнулся:
— А у тебя в квартире найдется что-нибудь помягче, чем этот палас?
— В каком смысле?
— Ну, кровать воры не вынесли?
— Не знаю.
Она переместилась в сторону спальни и толкнула дверь. Кровать на месте. Только на многочисленных полках шкафа-купе зияет пустота.
— Вещи вынесли, а кровать оставили, — сообщила Вера.
— Вот и славно, — заключил Сухарев.
Он поднял ее и понес в спальню. Вера почувствовала, как постепенно оттаивает в его руках, как жизнь возвращается к ней. Она с удовольствием пробовала ее на вкус. У жизни был горьковато-пряный оттенок и великолепная смесь ароматов леса. Жизнь дарила ей нежность любимого мужчины, обещала наслаждение, манила за собой в неведомое ЗАВТРА. Впервые за многие месяцы Вера без страха подумала о будущем. Ей уже не казалась невероятной возможность счастья. У нее все будет хорошо. А почему нет? Она выпила до дна свою чашу страданий. Все плохое когда-нибудь кончается.