Дофер, казалось, молча, размышлял. Эдмондсу этот человек показался лишь слегка разочарованным. Дофер не мог знать, что с ним только что произошло: образ, которого Дофер боялся больше всего, ужасный тайный образ, был осторожно извлечен из его сознания, унесен и уложен в другом месте. И там он стал постоянным, как струящийся модулированный узор светочувствительных молекул бромистого серебра в желатиновой эмульсии.
Эдмондс знал, что его лицо покрыто капельками пота и что он замерз.
Когда Хелен Норд закрыла папку, верховный судья повернулся и кивнул Оливеру Годвину.
Старик проскрежетал: — При всем уважении к вам, я не согласен с мнением большинства, и мои братья Мур, Ловски и Рэндольф уполномочили меня заявить, что они присоединяются к этому несогласию. Мы не утверждаем, что обнаружение винтовки оправдывает поиски, но мы думаем, что дело не в этом. Мы думаем, что обыск был произведен на основании законного ордера, и по этой причине винтовка была должным образом признана. В любом случае дело носит процедурный характер. Мы думаем, что если констебль допустил ошибку, это не должно освободить преступника. Общество имеет право на защиту от освобождения этого человека. Много было сказано о «пси» и ясновидении ранее, и здесь. Некоторые из авторов этого несогласия просили меня подтвердить их удовлетворение тем, что эти данные полностью подтверждают существование «пси». Лично я далек от убеждения. Но это не имеет значения, поскольку наше несогласие не основано, ни на вере, ни на неверии в «пси». Мы могли бы заметить, что использование «пси» в качестве полицейской техники обязательно требует подтверждения. Но единственное полезное подтверждение обязательно включает в себя предмет поиска. Нам, представителям меньшинства, кажется, что, когда ясновидящий (предполагая, что он был таковым) был должным образом подтвержден, ордер самоутверждается, и дальнейшее исследование излишне. По мнению нашего меньшинства, ордер был выдан по вероятной причине. Поэтому мы одобряем предыдущее решение суда.
— И теперь, с согласия наших братьев, представляющих мнение большинства, мы переходим к последнему вопросу. В приведенной ниже записи есть явные свидетельства того, что содержимое сейфа — экспонат Q, докажет существование «пси». И большинство, и меньшинство, конечно, пришли к нашим отдельным выводам без помощи сейфа, который, действительно, даже не является доказательством и не может иметь доказательной ценности в наших решениях. Мы теперь даем команду, чтобы открыть сейф. Судебный чиновник?
Уолтер Сиклес вскочил на ноги. — Протестую, Ваша Честь! У нас не было возможности изучить содержимое!
— Отклоняется. У вас будет возможность. — И нет такого понятия, как возражение против этого суда, — сурово добавил старик.
Сиклес неуверенно сел.
— Судебный чиновник, пожалуйста, продолжайте, — раздраженно сказал Годвин.
— Позвольте напомнить, Ваша Честь, — сказал чиновник, — у меня нет шифра от сейфа.
— Конечно. Вот он. Пендлтон развернулся в кресле и протянул ожидавшему его помощнику конверт.
Через мгновение чиновник открыл сейф и заглянул внутрь. — Он полон... чего-то, Ваша Честь.
— Да. Думаю, это уретановая пена. Вам придется вырвать ее пальцами. Но будьте осторожны, когда доберетесь до камеры.
Помощник осторожно покопался. Наконец, он вытащил камеру, все еще покрытую прилипшими кусочками пластиковой пены.
Внезапно в большом зале послышался возбужденный гул.
Пендлтон дважды стукнул молотком. — Молчать! Или я попрошу сержантов очистить помещение! Он тихо добавил, обращаясь к чиновнику: — Выньте фотопленку. Вы знаете как?
— Да, Ваша Честь. Он потянул за язычок, отсчитал секунды, оторвал сборку и снял влажный отпечаток. Его глаза расширились.
— С позволения суда!— Гай Уинтерс был на ногах.
— Суд признает Нью-Йорк.
— Нью-Йорк просит разрешения на просмотр отпечатка.
— Согласен, мистер Уинтерс. И я полагаю, Мистер Сиклес тоже хотел бы его увидеть?
— Конечно, Ваша Честь.
Оба юриста склонились над фотографией вместе с судебным приставом, который держал черно-белый снимок за язычок.
Голос Пендлтона звучал спокойно, но теперь он повысился на пол-октавы. — Что показывает этот отпечаток?
Уинтерс удивленно посмотрел на верховного судью. — Кажется — это винтовка. Клуб дыма... после выстрела. Это комната... окно. И человек все еще целится...
— Человек?— потребовал Пендлтон.
— Да, Ваша Честь. Похоже на то... это Филип Дофер!
— Дофер? Свидетель?
— Очень похож, — подтвердил Уинтерс с непочтительным удивлением.
А теперь возник еще и сильный шум перед аудиторией. Коренастый бородатый мужчина ворвался в центральный проход. В правой руке он держал пистолет. Зрители отпрянули от него.
Он закричал: — Да! Я сделал это! Да здравствует революция!
Дерзкий, вооруженный кулак был поднят в странном противостоянии высшей беззаконной силы против высшей силы закона.
Все присутствующие вскочили на ноги. Вокруг самозванца образовался широкий пустой круг.
Дофер снова прогремел: — Если я убил вашего президента, вы думаете, я не убью вас? Все вы, одержимые дьяволом! Только как вы могли узнать, что это сделал я. У меня шесть патронов. Пожалуй, я начну с вашего шефа, мистера Пендлтона. Он помахал пистолетом. — Никому не двигаться! Может быть, я промахнусь и попаду в умную даму-судью. Вы хотите этого?
Эдмондс почувствовал, как внутри у него все сжалось. Ужас был полным. Теперь это было бесполезно, и слишком поздно говорить — никогда, никогда.
Но теперь, в этой ужасающей тишине, он почувствовал, как в комнату опускается холод. Холодный ветер ударил ему в лицо, и он вздрогнул. За его спиной шелестели большие темно-бордовые шторы.
Он почти забыл про Дофера. Что? — он задумался. Или ... кто?
— Лаура...? Оливер Годвин с трудом поднялся со стула, его усы дрожали, как поисковые антенны, и прошептал слово. Это было одновременно утверждение и вопрос, трепещущий, сломанный, опустошенный. Волосы на шее Эдмондса встали дыбом.
Рука Дофера с пистолетом повернулась к новой цели. Парализованный, Эдмондс наблюдал, как сжимается кулак, неподвижную цель. Он услышал, не веря своим ушам, оглушительный треск, затем эхо.
Годвин не упал. Эдмондс знал, что он невредим и что свинцовая пуля где-то «плывет», навсегда одинокая, в чужом времени и пространстве. Он повернулся к гротескной фигуре в центральном проходе, сражающейся между двумя сержантами.
Роланд Берк поднялся на ноги и трясущимся пальцем указал на Дофера. — Вы! Вы убили президента Кромвея? Ответьте мне!
— Не отвечайте! Гром вырвался из горла Оливера Годвина. Он казался девяти футов ростом. — В этом суде будут соблюдаться права, гарантированные Конституцией. Я предостерегаю вас, сэр, хранить молчание до тех пор, пока вы не получите совет от адвоката. Как бы то ни было, мистер Дофер, если таково ваше имя, я помещаю вас под арест по подозрению в убийстве президента Кромвея и покушении на убийство здесь. У нас в этом здании нет места для содержания под стражей, но через минуту, я думаю, прибудет окружная полиция и переведет вас в окружную тюрьму, где вас задержат для дальнейшего разбирательства в соответствии с законом. Мистер Сиклес, примите ли вы мистера Дофера в качестве своего клиента, пока кто-нибудь из вас не попросит об обратном?
—Да, Ваша честь. И я настаиваю, чтобы суд конфисковал и сохранил этот сейф, камеру, пленку и все связанные с ними материалы.
— Если мои братья не возражают... — он даже не взглянул на своих коллег. — Так решено.
Когда Дофера вывели в главный зал, Годвин обратился к верховному судье. В этот момент он был перевоплощением, слиянием и голосом всех великих судей, которые в прошлые десятилетия направляли поток американской юридической мысли. Он был великим Маршалом, он был Тани, он был Хьюзом. Он был бессмертным Холмсом. — Я приношу извинения моему брату Берку за то, что прервал его, и другим членам этого суда, и особенно моему брату Пендлтону за излишнюю самонадеянность. Но теперь он немного постоял, молча, оглядывая большую комнату, задумчивый, ищущий. Его тело немного наклонилось, и он положил руку на скамью, стараясь удержаться на ногах. Когда он заговорил снова, немногочисленным репортерам, оставшимся в первом ряду, пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его. — Благослови Господь это место... этих, моих братьев ... Он посмотрел на Пендлтона. — С разрешения суда я прошу разрешения уйти.