В отчаянии Гермиона обратилась к прошлому – тем вероятностям, которым не суждено было сбыться. Возможно, если бы она погибла тогда, в пять лет, когда линия её судьбы почти соприкоснулась с судьбой случайного водителя грузовика, история магического мира пошла бы по другому пути… И с этой мыслью она полностью погрузилась в изучение серой зоны, того несбывшегося, неслучившегося, где крылось столько альтернатив. Конечно же, она прекрасно помнила о строжайшем запрете вмешиваться в события прошлого и менять ход истории – но имели ли значение какие-то запреты, если на кону стояло будущее всего человечества?..
У неё ушли недели на то, чтобы отследить бледные, прозрачные линии, но в конце все равно ожидало разочарование. Цепь событий, которая могла бы быть запущена её смертью до девяносто второго года, могла бы привести к победе Волдеморта и установлению на территории магической Британии его диктатуры. Множество жизней обрывалось на этом пути, но те, что остались, тянулись намного дальше роковой развилки – но картина все равно повторялась, только на два десятка лет позже. Гермиона никак не могла понять, как же такое возможно, а вот Снейпу хватило одного взгляда на её выкладки, чтобы вынести вердикт: поднявшееся Сопротивление, бросившее вызов Темному Лорду, и все та же гражданская война и нарушение Статута. А против маггловского оружия массового поражения был бессилен даже сам Волдеморт.
Каждый тупик, каждая оборванная нить, каждая неподтвердившаяся гипотеза, на проработку которой уходили дни и недели, ввергали Гермиону во все большее отчаяние, которое становилось тем горше оттого, что она не могла ни с кем его разделить. Мысль о том, чтобы рассказать обо всем друзьям, пришла ей в голову сразу же, как только Снейп посвятил её в происходящее, и тотчас же в ответ на её мысли зазмеилась новая веточка – которая, увы, вела к гибели сначала всех троих, а потом еще и семейства Уизли, за исключением Чарли. Пойти на это Гермиона не могла, поэтому продолжала мило и по возможности беззаботно улыбаться при встречах с друзьями, ужиная в “Дырявом котле” с Роном, распивая сливочное пиво в преобразившейся гостиной дома на Гриммо или болтая о девичьих глупостях за чашкой кофе по выходным с Джинни в те редкие дни, когда Гарри не утаскивал свою девушку в мир магглов ради очередного сюрприза, и они не торчали вместе на поле для квиддича. Впрочем, почти все, о чем говорилось за пределами Отдела Тайн, все равно проходило мимо её сознания, и только по тому, как наливаются золотым свечением линии Гарри и Джинни, переплетавшиеся друг с другом все теснее и в конце концов сливавшиеся воедино, Гермиона понимала, что личная жизнь друзей постепенно идет на лад – чего нельзя было сказать о её собственной.
Они продолжали встречаться с Роном, но о кино, театрах и прогулках под звездным небом Гермиона больше не заговаривала – а Рон, казалось, был этому только рад. Их совместные ужины и обеды по выходным вскоре прискучили обоим, тем более, что Рон не упускал случая повздыхать о том, что его мама готовит куда лучше, да и денег за это не берет. С этим едва ли можно было поспорить, но все же вызывало в Гермионе глухое, растущее раз от раза раздражение, которое периодически сменялось внезапными приступами нежности и умиления. В самом деле, им всем так мало осталось: пройдет всего два-три года, и больше не будет ни Молли с её вкуснейшей едой, ни “Дырявого котла”, ни Рона, такого бесконечно трогательного Рона с его стремлениями к простой, понятной жизни и таким же нехитрым удовольствиям. Линии их судеб шли совсем рядом друг с другом, хотя её собственная обрывалась намного раньше той точки, где они могли бы соединиться – поэтому внезапное предложение Рона перейти от хождений за ручку и торопливых поцелуев украдкой к более близким отношениям Гермиона восприняла без удивления – но и без восторга. Ей, поглощенной решением задачи совсем иного порядка, все это было не нужно и не интересно, да и, по правде говоря, не хотелось привязывать Рона к себе еще больше - ведь чем ближе они станут, тем тяжелее ему будет перенести её все еще более чем вероятную смерть. Поэтому девушка без особых угрызений совести решительно пресекла его притязания, отговорившись тем, что всегда считала, что это должно подождать до свадьбы. Не то чтобы она и вправду так думала – но, учитывая, что пожениться им не грозило абсолютно точно, это показалось Гермионе достаточно убедительным и благовидным предлогом.
Карта вероятностей, не изменившаяся от этого её поступка ни на йоту, к сожалению, не умела разговаривать, и никак не могла предупредить гриффиндорку о том, что Рональд Уизли был не из тех парней, кого могли бы остановить подобные мелочи. Поэтому Гермиона так и застыла с открытым ртом, когда за общим столом в Норе, где собрались на празднование Рождества все Уизли, включая Билла и Флер с крошкой-дочерью, Перси с его девушкой Одри, Джорджа с Анджелиной и Джинни с Гарри, Рон взял слово и на глазах у всех, под аккомпанемент изумленных взглядов и радостных, подбадривающих выкриков, попросил её стать его женой.
Гермиона согласилась – конечно же, согласилась, благо, она ничем не рисковала, назначив свадьбу на лето. Сразу после праздников эта новость с колдографиями счастливого жениха и задумчивой невесты облетела все газеты, а её судьба, казалось, определилась окончательно и бесповоротно, свернув на ту дорогу, которая вела её параллельно судьбе Рона и обрывалась второго мая двухтысячного года, в точке пересечения с жизнями десятков волшебников и волшебниц.
========== Глава 9. ==========
Бумажная птичка, неведомо как отыскавшая в переплетении коридоров дорогу в Отдел Тайн, прилетела к Гермионе в самом начале февраля.
Министр Бруствер приглашал её на встречу.
Что ж, этот разговор давно должен был состояться. По официальной версии, Гермиона Грейнджер, лучшая выпускница Хогвартса за последние пятьдесят лет и самая яркая ведьма своего поколения, вот уже больше полугода прозябала в архиве, похоронив себя в бумагах, уставах и кодексах. Неудивительно, что Бруствер устал дожидаться, пока она придет к нему сама, и решил прояснить ситуацию. Понять его было можно, вот только что сказать теперь, чтобы выиграть еще хоть немного времени – всего-то какие-нибудь три месяца – Гермиона не знала.
Она обратилась за советом к единственному человеку, который мог его дать. За прошедшие месяцы их отношения со Снейпом едва ли потеплели настолько, чтобы называть его по примеру миссис Вандерблюм “Севушкой”, да и о чем-то выходящем за рамки работы они не говорили ни разу, но этот вопрос был из числа тех, на которые она рассчитывала получить ответ.
-А что говорят вероятности? - спросил Снейп, когда она коротко изложила ему свои сомнения.
-Если б они еще разговаривать умели, - зло буркнула Гермиона. - Можно только гадать, но предположительно мой путь рядом с Бруствером будет короче, чем в случае, если наши пути разойдутся. В первом варианте у меня всего два месяца, во втором – три. Разница невелика, но…
-Она огромна, - оборвал её Снейп. - Вот вам и ответ. Откажитесь от всего, что он вам предложит.
-Но как? - всплеснула руками Гермиона. - Бруствер никогда не поверит, что я мечтаю застрять в архиве на всю жизнь. А как выгадать время, не объясняя ему причины, я понятия не имею.
Снейп задумался, полностью уйдя в свои мысли, и Гермиона привычно, уже давно без того трепета, что он внушал ей, заскользила взглядом по своему наставнику.
Он никогда не рассказывал, как ему удалось выжить после встречи с Нагайной, но она оставила на нем свои следы. Снейпу было едва сорок лет, и по меркам волшебников – да и магглов, раз уж на то пошло, - он считался молодым мужчиной в самом расцвете. Однако его невозможно было воспринимать так даже в школе, а уж теперь, когда его длинные черные волосы превратились в абсолютно седые и коротко остриженные, он и вовсе казался человеком без возраста. Он весь был воплощением строгости и аскетизма, чему в немалой степени способствовали сюртуки и рубашки с высокими воротниками-стойками, которые он теперь носил в попытке скрыть страшные рваные шрамы, испещрявшие всю шею. Снейп игнорировал все вопросы о том, как он оказался в Отделе Тайн и при этом сохранил в тайне факт того, что он до сих пор жив, и избегал любых разговоров на посторонние темы – и, в частности, о Гарри, которому Гермиона по-прежнему хотела рассказать хотя бы об этом. Она даже пробовала исследовать линию его судьбы, хоть и знала, что это слишком личное, и она сует нос не в свое дело. Но увидела лишь нечто странное – точку пересечения Снейпа, Волдеморта и Нагайны, и развилку: жизнь или смерть. Тот путь, что обрывался смертью, был значительно шире, но по каким-то необъяснимым причинам, без чьего-либо вмешательства, его жизнь пошла по иному пути. Гермиона так глубоко задумалась о том, как мог почти мертвый человек сам, без чужой помощи, выжить и убраться из сгоревшей дотла хижины, что не расслышала тихого шепота Снейпа и была вынуждена переспросить.