-Да как ты смеешь! - воскликнула она, снова забывая об осторожности. - Если понадобится, я сделаю все, чтобы всего этого не случилось! И мне не нужно это доказывать – я сотню раз рисковала вместе с Гарри во имя победы над Волдемортом! И рискну снова!
-Вместе с Гарри… - задумчиво, нараспев произнес он. - А что насчет меня, Грейнджер? За Поттера ты была готова отдать свою жизнь. А чем ты готова заплатить за помощь Малфоя?
-Все, что угодно, - дрогнувшим голосом пообещала Гермиона. - Помоги мне, и я сделаю все, что ты захочешь.
-Я хочу, Грейнджер, чтобы ты на своей шкуре поняла, что такое лишиться всего – гордости, достоинства, собственной воли. Чтобы ты поняла, каково это – быть никем, просто игрушкой, средством для решения чужой проблемы, гребаным пластырем на вспоротой брюшине!..
Он продолжал надвигаться на неё, вынуждая пятиться, чтобы не столкнуться нос к носу, и тут до Гермионы наконец дошло, что все намного хуже, чем показалось ей сначала. Это была не очередная их безобидная перебранка, не рядовая ссора; от него пахло агрессией и опасностью, как от раненого зверя, который бьется в агонии своей боли и без разбора бросается на каждого, кто по неосторожности окажется рядом – даже для того, чтобы протянуть руку помощи. Он был зол, он не контролировал себя и искал, на ком эту злость сорвать – и нашел. А она же еще и подбросила дровишек в этот костер.
-Малфой, остановись… - в ужасе прошептала она и отступила назад, но почувствовала, как ноги уперлись в кровать. Дальше бежать было некуда. - Ты пьян, ты драматизируешь, все совсем не так!.. Давай ты сейчас пойдешь спать, а завтра мы поговорим, ладно?..
-Нет, Грейнджер, - мотнул он головой, чем-то напоминая быка во время корриды. - Не ладно. Мы выясним все прямо сейчас. Я соглашусь, чтобы ты попользовалась мной после того, как я попользуюсь тобой. Без чувств, романтики и прочей чуши – ты ведь ненавидишь меня, Грейнджер, признайся! И все-таки позволишь мне себя трахнуть, если хочешь спасти этот гребанный нахер никому не нужный мир.
Гермиона потеряла дар речи. Она ждала чего угодно – требований помощи в реабилитации семьи, или публичной поддержки, или… да господи, ну чем она могла быть полезной такому, как Малфой? Но только не этого. Не от него. Ей почему-то наивно казалось, что он никогда не посмеет переступить эту черту, да еще зайти так далеко. Гермиона с надеждой вгляделась в его лицо, но не смогла рассмотреть там ни капли сомнений – лишь одну слепую, льющуюся через край, ярость.
-М-Малфой, ну зачем?.. Ведь ты же не такой… - умоляюще прошептала она, чувствуя, как горло сдавило от страха и подступающей тошноты.
-Откуда тебе знать, какой я? - гадко ухмыльнулся блондин. - Ты сама твердила, что я особенный – так может вот она, моя особенность? С другими ты была добровольно, а со мной будешь, потому что так надо. Во имя великой цели. Ты же хорошая девочка, правда, Грейнджер? Ты же готова пойти на все? Так давай! - крикнул он ей в лицо, больше не сдерживаясь. - Покажи мне, как это – делать то, что необходимо, даже если тебя это переломает, разрушит, растопчет!..
Он замолчал, но не отступил, продолжая нависать над ней, обдавая с ног до головы тяжелым, пропахшим алкоголем и сигаретным дымом, дыханием. Смотрел. Ждал.
Не отводя взгляда, продолжая глядеть в эти когда-то похожие на воду, а теперь – на замерзший лед, глаза, девушка медленно, словно надеясь, что он передумает, остановит её в последний момент, подняла руки и расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Его рубашки.
А затем еще одну.
И еще.
Все до последней.
Он не останавливал. Не возражал. Смотрел. А когда тонкая ткань соскользнула к её ногам, оставляя её в одних лишь трусиках, снова ухмыльнулся.
-Хорошая девочка, - он протянул руку и погрузил её в копну волос на её затылке, загребая их полную пятерню, а потом сжал и потянул вниз. - А теперь на колени, Грейнджер.
Послушно, как кукла, она исполнила приказ, не сводя с него глаз. Что было в них – ненависть? презрение? мольба?.. – он не знал, и не желал задумываться.
-Ремень, - коротко бросил он, наматывая её волосы на руку так, что её голова теперь была покорна любому его движению.
Непослушными, неловкими пальцами она с трудом нащупала пряжку. Руки дрожали, а перед глазами все плыло, и только через несколько мгновений, сморгнув, Гермиона поняла, что ничего не могла видеть из-за застилавших глаза слез.
Наконец пряжка звякнула, открываясь, и она с усилием вытянула край ремня.
-Не останавливайся, - усмехнулся он, все глубже погружая руку в её волосы, очевидно наслаждаясь тем, что может делать с ней абсолютно все, что захочет.
-Малфой, пожалуйста, - тихо, почти безнадежно, попросила она.
-Это выбор, Грейнджер, - холодно процедил он в ответ. - У всех нас есть выбор, не так ли? И даже совершая правильный выбор, мы вынуждены чем-то платить. Выбери. И заплати.
Его хватка в её волосах ослабла, как будто он и в самом деле предлагал ей этот невозможный выбор.
Она закрыла глаза и заставила себя вспомнить. Косой переулок. Осколок фарфорового лица. Обгоревший детский череп. Тошнотворный запах гари и тлеющей плоти.
И она выбрала.
Не открывая глаз, из которых уже сплошным потоком лились слезы, она протянула руки вверх – к пуговице его брюк, но в тот момент, когда её пальцы отыскали её, он резко рванул её за волосы, отшвыривая в сторону – и в тот же момент рухнул перед ней на колени, как подкошенный.
-Будь ты проклята, чертова ведьма!.. - прорычал Малфой, и, задрав её подбородок вверх второй рукой, впился в губы бешеным, яростным поцелуем.
Он целовал её так, как будто хотел уничтожить, разорвать на части, разломать и проникнуть в самую глубь. Он кусал её губы, зализывал ранки и продолжал прорываться в неё все глубже и глубже, одной рукой удерживая её затылок, а второй прижимая к себе так сильно, что причинял боль, и не замечая, не желая замечать, как она упирается в него руками, тщетно пытаясь оттолкнуть, остановить, высвободиться. Внезапно его хватка ослабла, объятия стали бережными, а касания губ – мучительно-нежными. От губ он двинулся дальше, осыпая легкими, нежными поцелуями все её лицо, сцеловывая соль с её ресниц, щек, губ и шеи, как будто хотел вместе с ней забрать себе и всю боль и унижение, что причинил только что. Наконец он оторвался от неё и прижал заплаканное лицо к себе, обнимая за трясущиеся плечи и покрывая тихими, легкими, как крыло бабочки, поцелуями её растрепанную макушку.
Когда судорожные, захлебывающиеся рыдания стихли и перешли в тихие всхлипы, он осторожно, точно фарфоровую статуэтку, поднял её на руки и перенес в постель. Не выпуская ни на мгновение, вытянулся рядом, заключая её в кокон собственного тела, укрыл одеялом и, прижав её все еще дрожащее тело к себе покрепче, провалился в тяжелый, одурманенный сон.
========== Глава 26. ==========
Гарри Поттер не спал.
Он не спал вот уже четвертые сутки – с тех пор, как пропала Гермиона. Рядом постоянно мелькали, сменяя друг друга словно в зоотропе, какие-то лица, но он не обращал внимания ни на что, не относящееся к делу.
Он проклинал себя последними словами за то, что тогда, на приеме, совершил целую кучу ошибок. Отпустил её одну. Не забеспокоился, когда она не вернулась. Вовремя не поднял шум, продолжая натянуто улыбаться и позволив Брустверу договорить его дурацкую речь до конца. И только потом, когда было уже поздно, поднял тревогу. Аврор, которого явно приложили Конфундусом и одинокая, сброшенная то ли в попытке побега, то ли в борьбе туфелька – вот и все, что он нашел.
Поначалу Гарри отказывался верить в очевидное. Заблокировал все выходы из Министерства и обыскал его сверху донизу, а потом допросил каждого, кто был там.
Все было бесполезно. Нашлись те, кто видел, как Гермиона шла в туалет – но ничего больше. Ни нападения, ни того, что происходило у входа для посетителей, ни какого-то подозрительного шума или признаков борьбы.