Хотел ли он?.. Это был тот самый вопрос, на который Драко мучительно искал, но никак не находил ответа. Что ждет на этой вершине его? Новое, дотоле незнакомое ему чувство, что он – спаситель целого мира? Этого он не хотел, к этому никогда не стремился. Да, он завидовал Поттеру – но отнюдь не в том, что на его долю выпала участь стать героем этого прогнившего до основания мира, который с потрохами, словно стая голодных пираний, сожрет своего спасителя, стоит только тому оступиться и сделать хоть крохотный шажок с той дорожки, что ему уготована. Были времена, когда Малфой жаждал славы, власти, всеобщего преклонения. Он хотел, чтобы на него смотрели с тем же страхом и благоговением, что на его отца, хотел уважения, хотел обожания. С тех пор много воды утекло. Он своими глазами убедился, что власть – все равно что песок, утекающий сквозь пальцы, как бы сильно ты их ни сжимал, а подобострастие и преклонение – лишь широкий рукав, в котором прячется нож, готовый вонзиться тебе в спину, стоит лишь на мгновение отвлечься. Окружающие и их мнение обесценились для него в тот момент, когда Драко осознал, что никому в этом мире нет дела до других. Никто из тех, кто прежде заглядывал в глаза Люциусу Малфою в поисках хотя бы слабого проблеска одобрения, не протянул ему руки, когда он рухнул с вершин своего мнимого, иллюзорного величия. Никто не встал на защиту Малфоев, когда она им понадобилась – по-настоящему, по-крупному, на самом деле. Те, кого он считал друзьями, отвернулись от него, как только он перестал быть полезен, и потянулись обратно лишь тогда, когда у него вновь появилось что-то, что он мог им предложить. Драко нравилась компания Блейза и Тео, но он предпочитал не обманываться на их счет. Они бы не пошли за ним на смерть, как Грейнджер и Уизел за Поттером. Они не стали бы лгать в лицо убийце ради него, как Нарцисса. Они не убили бы за него, как это сделал Снейп – хотя последнее тоже едва ли было сделано ради него самого. Да и сам Драко едва ли чувствовал в себе готовность к подобной самоотдаче. Разве только ради матери… а теперь вот и Грейнджер. За ней он поперся сквозь века, не зная, чем это обернется – и вот, пожалуйста, чуть не умер за неё, и после этого все еще сомневается, не продолжить ли. Зачем? Ради чего? Она не заметит и не оценит; примет как должное, просто как факт. В её мире это нормально – но не в его. Так стоило ли приносить очередные жертвы в пустоту, раздирая в кровь ладони и сбивая ноги, карабкаясь вслед за ней к этой вершине, особенно, если знаешь, что каждый шаг делает прочнее нить, привязавшую его к ней, превращая её в веревку, в канат, сплетенный из волокон его сердца – и знаешь, что там, на этой вершине, если они когда-нибудь все же достигнут её, она безжалостно перережет его за ненадобностью?.. Оборвет и пойдет дальше, потому что ей не был нужен он сам – а лишь безличный спутник, партнер в этом восхождении?..
Ответ на каждый вопрос из этой бесконечной череды казался очевидным, если бы не их недолгий разговор, оставивший после себя странное послевкусие и жажду. Драко проклинал спутанность собственного сознания, все еще одурманенного ядом, потому что, несмотря на все усилия, у него никак не получалось дословно восстановить его в памяти – лишь обрывки, отдельные фразы и противное, назойливо жужжащее чувство, что он что-то упускает, что-то очень важное, значимое… Но поймать за хвост ускользающую мысль все никак не удавалось, и все, что у него было – лишь удивительное ощущение ясности, как будто впервые они с Грейнджер увидели друг друга. Мутная пелена, разделявшая их, словно стекло, и искажавшая все – слова, жесты, звуки – как будто на несколько минут исчезла, и они оказались друг перед другом, ничем не разделенные, открытые, беззащитные и… близкие. Драко был отчего-то уверен, что в эти короткие минуты он смог увидеть её такой, какой она была, без пыли, масок и толстого слоя впечатлений, представлений и воспоминаний, как будто она сбросила все это и позволила увидеть себя полностью обнаженной – и сам оказался перед ней таким же. Это было сложно, неловко, непривычно – словно внезапно оказалось, что то, что ты принимал за собственную кожу, вдруг оказалось просто еще одним чехлом – и в то же время подарило чувство странной, неведомой ранее легкости и освобождения. И, если говорить начистоту, Драко хотел бы пережить это странное ощущение еще хотя бы раз.
Его мысли текли медленно, просачиваясь сквозь слой дремоты и слабости, словно через слои песка, оставляя на поверхности лишь образы, яркими картинками вспыхивавшие под веками. И в них была она – только она. Теплая, мягкая, такая желанная и такая запретная в его собственной постели, изящная и блестящая на балу у Малфоев, сонная и растрепанная за завтраком в его рубашке, о чем-то спорящая со Снейпом и сердито надувавшая губы прямо сейчас, когда он смел наблюдать за ней из-под полуопущенных ресниц. Если сейчас он решит все закончить и уйти, ограничив свое дальнейшее участие предоставлением книг из своей библиотеки да визитом к Трелони – все это останется с ним; но только это, и больше ничего. Если же решит идти дальше… Это было нечестно и несправедливо – то, что он вынужден выбирать, снова и снова, в каждой гребанной точке, тогда как её дорога была прямой и ясной. Вот только куда вели их пути – её прямой и его, такой путаный и извилистый? Что ждет их там, когда все закончится? Их дороги разойдутся, и каждый пойдет своей, или… возможно ли вообще хоть какое-то “или” для них, героини недавней войны и его, неудачливого Пожирателя смерти? Навряд ли волшебный мир примет его обратно; едва ли она согласится вернуться в мир магглов вместе с ним. Драко очень хотел бы сейчас взять у неё артефакт и внимательно рассмотреть все дорожки, все тропинки – и может быть, среди них отыскалась бы хоть одна, которая могла бы придать всему этому смысл. Но парень был слишком слаб, да и объяснить причину ей в лицо он бы не смог, а значит, все, что ему оставалось – блуждать в лабиринте на границе сна и яви, словно слепец, не имея в руках ни компаса, ни спасительной нити, способной вывести его оттуда и указать верный путь.
========== Глава 38. ==========
Несмотря на горячее желание Гермионы дорваться до малфоевской библиотеки как можно скорее, им пришлось провести в Отделе Тайн еще три дня, пока раны Драко не перестали открываться при малейшем движении.
Сосуществование трех столь разных личностей на одной территории и без того не обещало особых радостей, но на практике оказалось еще более невыносимым, если это вообще было возможно. Гриффиндорка изнывала от вынужденного бездействия, генерируя идеи одна безрассуднее другой, слизеринец все сильнее погружался в мрачную апатию, воспринимая каждое её слово как упрек на свой счет, и потому не скупился на язвительные замечания в ответ, а бывший преподаватель зельеварения молча закатывал глаза во время каждой их перебранки, которые случались все чаще и чаще, и беззвучно вопрошал богов о том, за какие прегрешения ему послана столь неоправданно жестокая кара.
Когда на четвертое утро их вынужденного затворничества в подвалах Министерства Малфой в последний момент успел выбить заклинанием из рук Грейнджер волшебную палочку, которой она уже вычерчивала над артефактом знакомую руну, чтобы перенестись в выбранную точку времени, необходимость перейти хоть к каким-то действиям – разумным действиям, а не прыжкам во времени в одиночку – стала очевидной всем. Ситуация в стране постепенно накалялась – Снейп каждое утро приносил вместе с едой и свежим номером “Ежедневного пророка” ворох новостей, среди которых не было ни одной хорошей. Незначительные мелочи, лишь немного выбивавшиеся из ежедневной рутины самим фактом того, что происходили слишком часто – пожар в поместье, драка в Косом переулке, волшебник попал в больницу Святого Мунго с неизвестным проклятием… Все бы ничего, если не знать, что это поместье Ноттов сгорело в Адском пламени – и слава Мерлину, что Тео давно там не жил; драка произошла, когда группа волшебников прицепилась к семье магглов, посещавшей Косой переулок вместе со своим ребенком-волшебником, и привела к тому, что магглам и малышу пришлось изменять память; а страшное, сжигавшее человека заживо изнутри проклятие прилетело в спину Пию Тикнессу, бывшему министром магии под Империусом и оправданному Визенгамотом, который вышел из дома просто для того, чтобы купить еды – никакие другие причины больше не могли заставить его появиться на улицах на протяжении последних двух лет.