Первый же страж порядка, ворвавшись в нижнее фойе, вскинул пистолет и выстрелил в воздух. Как на грех, пуля попала в небольшую люстру. Осколки градом посыпались прямо на выбегавшую публику. Но как ни странно, именно это остановило панику. Никто не получил больших ранений, но, ощутив реальную боль, люди опешили и остановились. Однако понадобилось еще больше часа, чтобы публика пришла в себя и разъехалась по домам.
Только через три часа бедный директор Мишель Гиро сумел наконец-то спокойно присесть. Актеры уже разошлись. Вызванные срочно уборщики начали прибираться. О том, чтобы продолжать показ «Ночной бабочки», не могло быть и речи. Придется навсегда снять ее с репертуара. Да и сам театр, наверное, придется на время закрыть. И это в самое выгодное время – в рождественские праздники!..
Наутро газеты раздули историю до невероятных размеров. Одни писали, что всеобщее умопомешательство возникло из-за отравления продуктами в сценическом буфете. Другие предполагали, что прямо под театром произошел некий земной разлом, и ядовитые пары неожиданно прорвались наружу. Третьи вообще видели в этом ужасном случае происки сатанинских сил, решивших омрачить Божественные праздники. Ну а четвертые считали, что все это дело рук ужасных террористов. Но никто не связал умопомрачение зрителей с музыкой.
Директор попытался найти таинственную Несравненную, но следов ее не обнаружил нигде. И ни одному следователю полиции не пришло в голову, что весь этот спектакль был устроен только для того, чтобы убить двух респектабельных мужчин. Только в одном еженедельном альманахе промелькнула небольшая заметка, что погибшие были состоятельными провинциалами и приехали в Париж всего лишь на несколько дней. Но они состояли в каком-то закрытом аристократическом клубе или сообществе. Но ведь с этими закрытыми клубами ничего не поймешь, так что и дело раскрыть невозможно!..
11
КОШМАР В ДОМЕ КУПЦА ПЛИСОВА
Москва, декабрь 1875, Сочельник
В Сочельник спозаранку Соня отправилась к Николаю Петровичу. Сегодня Контин точно должен быть дома – во всех учебных заведениях Москвы с сегодняшнего дня начались рождественские каникулы.
У дома купца Плисова в Самсоньевском переулке была очередь – его лавочка колониальных товаров слыла лучшей по Москве и пользовалась повышенным предпраздничным успехом. Покупатели, раскрасневшиеся на морозе, топали ногами, хлопали рукавицами, девушки поддерживали капоры, так и норовившие сорваться при порывах ветра. Но, несмотря на холод и толчею, все находились в радостном предвкушении праздника.
Большая часть очереди состояла, понятно, из горничных, которых радивые хозяева послали за покупками. Все эти деревенские девчонки, уже обжившиеся в городе, в хозяйских домах старались вести себя соответственно, но, выскочив из-под хозяйской опеки, тут же переходили на более привычные манеры поведения. Лузгали семечки прямо на морозе, хихикали, бросая взгляды на молодых мужчин, беззлобно переругивались, стоя в очереди. Мужчины охотно подмигивали этим красоткам «кровь с молоком». Почтенные матери семейств или девицы пытались шикать на девчонок, приструнить застрельщиц, но все это выходило не зло, а как-то по-праздничному весело.
И только у Сони на душе лежала льдинка, которую и празднику трудно растопить. Исподлобья поглядывая на шумную толчею, она обогнула очередь и влетела в парадное дома. Уже знакомый швейцар вновь преградил дорогу девушке:
– К кому изволите? – Он неодобрительно покачал головой, но все же добавил: – Барышня…
– Мне необходимо видеть Контина Николая Петровича!
Соня попыталась прошмыгнуть мимо стража. Но не тут-то было – швейцар ухватил ее за рукав. Соня подумала: сейчас начнется ругань, но швейцар проговорил тихим голосом:
– Вы не сможете увидеть его… Николая Петровича нет более…
– Как нет? – ахнула Соня.
– Преставился в одночасье.
– Не может быть! – Голос Сони сорвался. – Я же вчера была, вы сказали, что он в отъезде!
– А вы ему кто будете, барышня? – поинтересовался швейцар.
– Я – Софья Ленорова, дочь его старого друга. Николай Петрович преподавал в той же гимназии мадам Бове, что и мой покойный батюшка. Я тоже училась там…
– Ленорова… Софья… – швейцар смешался, словно раздумывая, как поступить, и вдруг спросил: – А почему вы без сопровождения ходите? Уж который раз. Я вас запомнил. Приличные барышни одни без компаньонок, на худой конец без горничных, по улицам не гуляют!
Соня смешалась. Сказать, что на горничную у нее нет средств? Но тогда важный швейцар мгновенно выставит нищенку вон. Он и так сомневается – называть ли ее барышней. Конечно, по одежке Соня на богатую барышню никак не тянет. Впрочем, и на небогатую тоже…
Вздохнув, Соня сказала:
– Я хожу сюда одна, потому что у меня конфиденциальное дело к Николаю Петровичу… – Голосок девушки дрогнул, и она добавила: – Было…
Швейцар по-своему понял дрогнувший голос девушки: видно, та надеялась в чем-то на Николая Петровича, только надежда не сбылась. Впрочем, это не его, швейцарово, дело. Меньше знаешь – крепче спишь. Однако жилец господин Контин именно к этой девушке имел особое отношение и швейцара в эти отношения впутал. К тому же то, что случилось, дело странное, непонятное. Пусть лучше эта девушка знает, как все произошло. А то вдруг потребует с него что-нибудь.
И потому служитель парадного подъезда вздохнул, подскреб подбородок и решился:
– Конечно, дело не мое, но вам скажу. Только вам, барышня. Я знаю, что Николай Петрович принимал в вас участие. Вот и вчера вспоминал. Вернулся он под вечер. Прошел в квартиру, потом спустился ко мне, перекинулся парой слов и оставил конверт. Ну а потом странное случилось. Явились к нему двое. Один постарше, мордатый такой, в пальто с котиковым воротником, другой помоложе, но одет поплоше. В общем, не посетители – так, мелюзга. Я бы и не пустил таких, у нас приличный дом. Но Николай Петрович, пока поднимался по лестнице, крикнул: «Ко мне могут прийти!» Ну, я и пропустил. Больше двух часов они у господина Контина пробыли, потом молодой выбежал, взволнованный ужасно. «Николаю Петровичу плохо! – кричит. – Я за врачом побегу!» Я ему говорю: «Позови господина Мельникова из третьей квартиры! Он врач, завсегда жильцам помогает!» Но тип этот головой покрутил: «Николай Петрович велел своего врача позвать!» Ну, мне что? Своего, так своего. Через четверть часа врач прибыл. Вдвоем они к господину Контину поднялись да быстро выбежали. Кричат взволнованно: скончался, мол, Контин, надо квартального звать. А тут как раз дверь открылась – на пороге квартальный. Мне, правда, незнакомый. Говорит, что наш господин Соколов в отъезде на три дня, а он, Симков Валентин Сидорович, его пока замещает. И спрашивает: что, мол, у вас тут за крики?
– Как вы сказали? Симков?! – удивилась Соня.
– Симков Валентин Сидорович. Он и бляху полицейскую показал с номером, все честь по чести. Хорошо, конечно, что пришел вовремя. Мне тут вопли ни к чему. У нас дом почтенный, жильцы все тишину и покой любят.
Соня поежилась – Симков точно поспел вовремя, чтобы не было лишних свидетелей. Господи, выходит, эти мерзавцы и на Николая Петровича вышли? А Грандов говорил вчера так уверенно, что эта двойня – старший в пальто да младший оборванец – воры, и на убийство не решатся. Но что же получается – решились?! Убили Николая Петровича, потом вызвали какого-то подставного врача – недаром же отказались от услуг Мельникова. Поддельный врач смерть Николая Петровича засвидетельствовал как обычную, а тут и проклятый Симков подоспел – на всякий случай.
– И что дальше? – прошептала Соня в ужасе.
Швейцар понял ее страх по-своему:
– Да вы не пужайтесь, барышня, покойника вчера еще унесли. Квартальный велел тем двум посетителям его и простыню завернуть и вынести.