Теперь становится понятно, отчего Париж – город любви! Да от одного вида всех этих кружавчиков и бантиков, голова кругом идет. Попробовали бы парижане впасть в искушение при виде наших панталон до колен цвета «немаркий беж» или «синий домашний»!..
– А про цену я не должна вам говорить! – засмеялась Жизель. – Месье Грандов, – девушка произнесла фамилию на французский лад с ударением на последний слог, – сказал, что счета он оплатит сам. И не надо вздыхать, мадемуазель Софи! – назидательно произнесла бойкая горничная. – Да если бы по моим счетам платил сам Квазимодо, а не такой красавец, как ваш месье Виктор, – имя тоже было произнесено с ударением на последний слог, – я бы не вздыхала, а пела от счастья. Но, увы, канцлеры не для такой бедной гризетки!..
– Неужели у вас нет поклонников? – удивилась Соня. – Вы такая красавица, Жизель. Мужчины должны падать к вашим ногам!
– Ах, мадемуазель, красота часто отпугивает. Простые юноши думают, что я для них слишком хороша, а богатые господа, что у меня уже есть покровитель. Но я, увы, одна…
– Мне жаль, – вздохнула Соня. – Вы такая жизнерадостная!
– Да, мадемуазель, я никогда не унываю. К чему? Слезами горю не поможешь. Надо просто ходить в те места, где бывают молодые господа. Вот недавно я была в модном кафе.
– Сама? – ахнула Соня и осеклась: ах да – в Париже это можно!
– Да у нас не так, как на вашей заснеженной родине. Как называется ваш город – Москва?
Соня кивнула.
– Я слышала о нем от одного месье литератора. Как раз его я встретила в кафе. Мы мило поболтали, но не более. Бедняга не способен на флирт. У него несчастная любовь. Какая-то глупая русская мадемуазель бросила его, потому что он пишет стихи. Разве у вас в Москве не пишут стихи?
– Конечно, пишут! – засмеялась Соня и вдруг ее смех оборвался.
Она в растерянности взглянула на Жизель.
– Как звали того поэта?
– Месье Гастон Леду. Но только теперь он не поэт. Бросил писать стихи от расстройства. Ах, что творит любовь! – Горничная закатила глаза. – Теперь месье Леду пишет либретто для модных оперетт. Это хороший заработок. И что вашей русской мадемуазель не хватало? Да я бы за такого зубами держалась. Красив, талантлив, кредитоспособен. Чего ж еще?!
Соня схватила болтушку за рукав:
– Подождите, Жизель! Как зовут этого поэта?
– Гастон Леду, мадемуазель.
Соня ахнула: именно так звали того поэта, о котором с отчаянием вспоминала Варвара!
– Вы знаете, где он живет, Жизель?
Горничная закатила глаза:
– Откуда же мне знать, мадемуазель? Я не какая-нибудь, я – честная девушка. Я не набиваюсь к мужчинам! Месье Гастон просто сказал мне пару комплиментов, и нее. Так принято в Париже. А потом мы разошлись каждый в свою сторону. Но если он вам нужен, вы можете найти его в театре «Варьете» на Монмартре.
У Сони дыхание оборвалось. Да ведь про этот театр говорила гадалка мадам Ле Бон во сне. Театр «Варьете»!
– Этот театр стоит по левой стороне бульвара, и у него два ряда белых колонн?
– Конечно! Это самый модный театр в Париже. Когда была Всемирная выставка, туда приезжали даже короли и принцы со всего мира.
– И этот театр ставит оперетты на либретто Гастона Леду?
– Конечно, мадемуазель Софи, имя Гастона там на многих афишах! Но зачем он вам?
– Дело в том, что та русская мадемуазель, о которой он грустит, – моя подруга, и она скоро приедет в Париж.
– Повезло же Гастону! – всплеснула руками Жизель. – Любовь, побеждающая преграды и расстояние, – чистый роман! Ну всем везет, кроме меня, бедной девушки!..
И Жизель, шмыгнув носом, выскочила из номера Сони.
18
ВЕЧЕР В РАЮ
Париж, февраль 1876
Вечер того же дня
Соня плюхнулась на витой стульчик времен рококо. Ну и дела! Гастон все еще любит Варвару. Значит, как только она приедет, нужно помочь им встретиться. Или начать действовать, пока Варя в пути? Рассказать Гастону, что Варвара о нем грустит-вздыхает, объяснить: в том, что они разошлись, виновато незнание языка. Но теперь-то Соня в Париже, она переведет!
Господи, ну что за благословенный город, этот Париж! Виктор наконец-то поцеловал Соню и хочет, чтобы она понравилась его прабабушке. Ах, зачем? Неужели хочет сделать Соне предложение? А без прабабушки, конечно, нельзя. Ведь она – его единственная родственница. Иначе зачем бы он стал покупать Соне наряды да еще и оплачивать белье?..
Ах, какая красота! Соня вынула розовый пояс – кружевной со вставками ручной вышивки, с розами. Ах, роза – цветок любви. Недаром его так любила маркиза Помпадур. Она даже создала собственный сорт фарфора и назвала его «„Rose Pompadour“, потому что он был окрашен в любимый ею розовый цвет.
Соня всплеснула руками – вот про кого она забыла! Сейчас самый удобный момент. Варвара со своими служанками-охранницами осталась в Варшаве. Виктор думает, что Соня любуется бельем и часа на два оставит ее в покое. Самое время прочитать оставшиеся страницы записок Помпадур.
Девушка повернула ключ в замке. Прислуга отеля постучит. Если что, пусть постучит и Виктор. Соня достала старую шляпную картонку с коричневыми розами по бокам. Когда-то эта шляпка казалась ей верхом изящества. Но сейчас, когда она видела витрины шляпных магазинов Парижа!.. Завтра утром они с Виктором пойдут туда.
А потом поедут в Версаль к бабушке, вернее прабабушке. Но это завтра. Сейчас – записки Помпадур!
Вот эти четыре листа Соня уже читала. А вот эти два еще предстоит проштудировать. Вдруг на что-то наткнется!
Сначала девушка вынула один лист, а все остальное запихнула обратно. Если кто и войдет, один лист можно спрятать в лиф платья.
Письмо было помечено:
«Версаль, май 1749».
«Сегодня я счастлива. Кажется, все обычно. Но…
Вокруг цветет поздняя весна. Птицы щебечут на деревьях парка, струи фонтанов переливаются на солнце, словно радуга, цветы на клумбах благоухают и днем, и ночью. Версаль полон ароматами тайн и страсти. И так хочется этой нежной страсти!..
Мой Людовик вдруг разленился. Забросил все дела и королевские приемы. Все время проводит в моих покоях, нежится на розовых простынях, даже просит подавать ему кофе прямо в постель. Вчера вечером повел меня гулять. Мы шли под ручку, как почтенная семейная пара. Зашли в павильон «Парадиз», что значит – «Рай». Ах, если бы мы, действительно, могли стать простой парой, это был бы истинный раина земле!..
Май – месяц свадеб… Простые крестьянки и горожанки выходят замуж. Но я, увы, лишена этой возможности! Правда, если душа живет вечно, может, и мы когда-нибудь поженимся в мае…
Ах, если бы так! Ни один мужчина не мог бы столь страстно целовать меня. На лоне страсти Луи – богатырь. Он подхватывает меня, как пушинку, переворачивая вверх и вниз. Я и ахнуть не успеваю. В секунду Луи может зацеловать меня до смерти. Он находит такие потаенные местечки на моем теле, о которых я и не подозревала сама. Порой он набрасывается на меня, словно зверь, – дикий и вечно жаждущий. Иногда целыми днями я думаю: как же мне его утолить? Я выдумываю новые позы и положения, которые ночью мы воплощаем в жизнь. И тогда Луи шепчет мне в порыве страсти:
– Ах, милая, с тобой я в раю!..»
Соня вздрогнула, лицо ее заалело. Нехорошо читать такие записки! Она словно подслушала под дверью слова страсти, не ей предназначенные. Рай – по-французски парадиз. Вот и Соня теперь живет в отеле «Парадиз»…
Тихий стук оторвал Соню от размышлений. Виктор! Не видя, не слыша, она знает, что это – Он. Чувствует всем сердцем, всей душой и даже кожей.
– Ты не спишь, милая?
Как странно: Виктор называет ее так же, как король называл Помпадур. Соня вскочила и, запихнув бумагу за вырез лифа, кинулась отпирать дверь.
– Отчего ты заперлась? Что-то случилось?
– Нет, просто эта болтливая горничная… Мне показалось, она так восхитилась принесенными покупками, что готова подглядывать…