— Надо действовать, и быстро, — продолжил Бурдо. — Все предположения и подозрения ведут нас к певчим-кастратам Королевской капеллы. Давайте действовать в этом направлении. Где живет твой каплун?
— Мы не знаем. Возможность его причастности к делу обнаружилась буквально в последние минуты. Я считаю, что наиболее разумно обратиться к его другу Барбекано, и как можно скорее.
— Берем мой экипаж, — предложил Бурдо, — и немедленно в путь. Где он живет?
— На рыночной площади.
— А я остаюсь на вахте.
Сидя в экипаже, мчавшем их в Версаль, Николя безуспешно пытался обрести необходимое ему сейчас спокойствие. Однако бледный призрак, соединивший воедино черты Жюли де Ластерье и Эме д’Арране, неустанно преследовал его. Он чувствовал, как сидящий рядом Бурдо, застыв от напряжения, хочет с ним заговорить, но, не в силах подобрать слов утешения, хранит угрюмое молчание. Прибыв на рыночную площадь, они постучали в дверь Барбекано; ждать пришлось довольно долго; наконец на пороге, в длинной ночной рубашке и ночном колпаке, появился перепуганный хозяин и сразу принялся извиняться, что заставил их ждать: время позднее, и он уже спал.
— Сударь, — произнес Николя, — должен вам признаться: я комиссар полиции Шатле. По поручению короля я расследую преступление, в котором, возможно, замешан ваш собрат и друг Винченцо Бальбо.
На лице итальянца отразилось искреннее изумление.
— А вы, сударь, оказались в непростом положении свидетеля, который, как нам кажется, добровольно или по неведению помог преступнику создать алиби.
— Ма, signore, — сдавленным голосом воскликнул Барбекано, от волнения переходя на родной язык, — perche Lei. Почему вы не верите моим словам? Я сказал вам чистую правду. А говоря о Винченцо, я честно вам признался, что если его талант певца и композитора приводит меня в восторг, то я отнюдь не могу сказать того же о его характере.
— В вашей правдивости я не сомневаюсь. И все же, сударь, один вопрос. Вы рассказали, что как-то раз, когда Бальбо ужинал у вас, он быстро напился до такой степени, что утратил дар речи. Вы готовы это подтвердить?
— Клянусь честью, сударь, так оно и было.
— Хорошо. Я вам верю, тем более что не могу доказать обратное. Можете ли вы подтвердить, что это был именно Бальбо, а не кто-то иной?
— Кто-то иной?
— Да, иной, но столь похожий на Бальбо, что вы могли бы ошибиться?
— О, как я могу ответить на ваш вопрос? Если это был полный двойник моего собрата, то вы сами ответили на свой вопрос! В таком случае моим доверием злоупотребили, и я могу только повторить, что в тот вечер Бальбо был не похож на самого себя. Даже его обычные надменность и говорливость покинули его; впрочем, я отнес это на счет излишней выпивки.
— Я вас понимаю. Еще вопрос. Вы сказали, что родом из того же города, что и Бальбо. Из Норчии, не так ли?
Барбекано кивнул головой.
— Вы знакомы с его семьей? Не знаете, есть у него брат?
— Я гораздо старше его и покинул свою провинцию задолго до того, как он прибыл во Францию. Однако помнится мне, что во времена моего детства в городе жил аптекарь с таким же именем. Увы, больше я ничего не могу вам сказать.
— Ваши показания вкупе с имеющимися у нас сведениями во многом проясняют ситуацию, и — не стану скрывать — свидетельствуют в пользу вашей честности и порядочности.
— О, я счастлив это слышать из уст друга господина де Лаборда, коего я имел честь принимать у себя за столом.
— Сударь, — промолвил Николя, растроганный достойным ответом Барбекано, — я очень вам признателен и прошу вас, поверьте, мне самому очень жаль, что служба королю иногда вынуждает нас докапываться до истины не самыми изысканными способами. А теперь, сударь, скажите, где живет Винченцо Бальбо?
— В местечке под названием Лаорнэ, при выезде из Версаля, возле дороги Сатори; у него там маленький домик.
— Вы бывали там?
— Один раз, и очень давно.
— Не окажите ли вы нам услугу и не проводите ли нас туда?
— Сударь, я всего лишь старик, но если мои услуги нужны и полезны королю, я не стану торговаться. Мне надо лишь несколько минут, чтобы одеться.
Экипаж Бурдо мчался во мраке ночи. Николя отметил, что, сев в карету, Барбекано тотчас заснул, что свидетельствовало о чистой, не запятнанной ложью душе. Сам он по-прежнему пытался отогнать неодолимо осаждавшие его мрачные мысли. Разумеется, Эме жива, но как долго жестокий убийца намерен сохранять ей жизнь? Вспоминая мельчайшие подробности событий последних дней, он без устали делал заметки в своей черной записной книжке; увы, после каждой фразы он ставил знак вопроса.