Кринковцам пришлось отступить за спины зевак.
Сплоченная, суровая и уверенная в правоте своего дела толпа, эти сотни решительных и сильных мужиков и баб из разных Подзалук, Сыроежек, Глинян, Праздников, Телушек, Семиренок, Гнойницы, Ремутевцев разорвали бы на куски, стерли бы в порошок не только кучку парней — они готовы были идти против всего света, если бы им помешали готовиться к заветному таинству.
Кто-то из фанатиков обратился к зевакам:
— А разве вы не пойдете с нами?
Обалделые сельчане молчали. Дядька в льняной, первый раз надетой рубашке повторил вопрос.
— Ничего, Иване, оставь их в покое! — успокоил дружок. — На том свете вспомнят твой совет — ан будет слишком поздно!
— Все вспомнят, братья и сестры, все-е! — мстительно вставил вездесущий Давидюк. — Вот так же когда-то люди ели, пили, веселились, женились и даже не думали о боге да высмеивали старого Ноя, дураком обозвали, когда он перед потопом строил ковчег!
Фанатики насмешливо кивнули мужикам:
— Ждите и вы, ждите!..
— И те грешники думали, что живет человек только на земле, — не унимался Давидюк. — Глупость, братья и сестры! На земле мы существуем мгновение, а там нас ждет вечное блаженство! Скоро, уже очень скоро кончится наше земное существование, развеется то бренное, в которое облачил господь Адама в наказание за его гордыню, высвободится дух наш из кожаных риз, и мы будем держать перед всевышним ответ за каждую прожитую минуту!
— Вот тебе и «кумэкус эго»! — грустно шепнул молодой кринковец своему вожаку. — Это тебе не выступление хора организовать!
— Еще какой комикус! — самокритично согласился Ништ, глядя на друга из-под очков с толстыми, как два бутылочных донышка, стеклами.
Муля Ништ, который потом в Королевском лесу в длинные зимние ночи не раз будет развлекать своих друзей из партизанского отряда имени Александра Матросова юмористическими рассказами про свои грибовщинские приключения, сейчас только вздохнул:
— Живые библейские персонажи! Расскажи кому-нибудь в городе — не поверит!
Огромная толпа по-праздничному разодетых богомольцев, заполнившая выгон, с суровой и степенной торжественностью направилась под вечер к Альяшовой святыне с пением:
Самые рьяные фанатики, прибыв на святой взгорок, распластались у церковной ограды и, замерев, ждали роковую минуту не шевелясь, не поворачивая головы. Другие готовились деловито, спокойно, как к свадьбе или похоронам.
— Смотри, Соня, за детьми, чтобы не слишком перепугались, как вокруг греметь начнет, сверкать и земля валиться! — наставлял жену дядька, словно видел уже не один конец света. — И сама не бойся! Когда начнется эта неразбериха, то стань — и ни с места, замри! Народу будет уйма, но нас господь не тронет!
Рядом сорокапятилетний увалень, первый раз в жизни поцеловав жену, с дрожью в голосе говорил:
— Ну, Нюрка, будем прощаться! Прожили мы с тобой душа в душу двадцать лет, никому ничего худого не сделали, а теперь давай… Кто знает, увидимся ли на том свете?
— Выходит, мы там не вместе будем?! — возмутилась женщина. — Ты хочешь избавиться от меня, та-ак?! А-а, знаю я, на кого ты зарился, зна-аю!.. Кобель несчастный! Уже заранее знаешь, что в пекло попадешь?! Чего молчишь?
— Ты это всерьез?!
Стоящий рядом мужчина заметил увальню:
— Вот видишь!.. Скажу тебе, брат, по чистой совести: если там жен не отделят от мужей, какой же это, у черта, будет рай?! Лучше уж человеку со львом и скорпионом жить, чем с иной бабой!
В другом месте муж спрашивал:
— Это что у тебя, Маня?
— Клубки.
— Зачем они тебе?!
— Вязать там буду.
— Вязать в раю-у?! Совсем сдурела!
— Да ты только посмотри, какая шерсть! Такая мягкая, а краска как файно пристала! Жалко выбрасывать!
— Не смеши людей!
— Я там со спицами спрячусь за смоковницу или пальму какую и буду себе вязать чулки, свитер!.. Ведь скучно же будет без дела, подумай! Ну, посплю день-другой, а потом? Я и взяла-то всего шесть клубочков, это же от наших мериносов шерсть, Никифор! Погляди, какая файная!