— Деточка, а вам не кажется, что ваше место возле параши?
И бац ему по заду, причём так, что он летит вперёд и падает на утоптанный снег. И прежде, чем он успевает подняться, я оказываюсь у него на спине и хватаю его голову за подбородок и затылок, готовясь крутануть и остановить все проявления жизни в этом бестолковом существе. Кажется, он понимает, что это не шутка.
— Достаточно просто попросить прощения, — миролюбиво говорю я.
Он проверяет мою решимость, напрягая мышцы своих накаченных рук. Однако по тому, как его голова сжимается в моих руках, он делает вывод, причём совершенно правильный. Разумеется, лишать жизни я его не собираюсь, но он-то этого не знает.
— Извини, — бормочет Чикуня.
— Нет, так не пойдёт, — качаю я головой. — Оскорбление нанесено громогласно. Давай-ка и извиняйся так же.
Я вынуждаю его извиниться в голос, под улюлюканье и насмешки его соратников, сам же смотрю в это время на Айгуль. Она стоит неподвижно, крепко сжав зубы, и наблюдает за происходящим. Отпустив Чикуню, я поднимаю свою олимпийскую куртку и ни на кого не глядя, иду к воротам.
Я конечно понимаю, что не нужно было этого делать, что всё это чистой воды мальчишество, но захотелось утереть нос этим уродам. Ну и перед барышней хвост распушить. Не без этого. Как теперь выбираться отсюда?
Иду вдоль дороги и машу рукой всем попуткам, включая грузовики и автобусы, но охотников на мой трояк не находится. Так и шагаю до самой остановки, а это почти сорок минут. Потом долго жду автобуса и ещё дольше еду до центра. И только тогда отправляюсь к Куренкову.
Он меня уже ждёт. Вернее, ждал, а теперь его нет на месте и ждать приходится мне самому. Надо отметить, день сегодня не самый удачный. Хотя… Хотя, как посмотреть. В принципе, с Цветом всё отлично получилось. Я сижу в коридоре и размышляю. Проходит, наверное, не меньше часа, прежде чем меня окликает Куренков.
— Брагин! А я уж думал тебя перевербовали. Ты куда пропал? Спал что ли до обеда?
— Роман Александрович, здравствуйте. Что вы такое говорите, я ведь вообще не сплю, постоянно чем-то занимаюсь.
— Да уж, лучше бы спал, — смеётся он, — а то от твоих занятий тревожно как-то на душе.
— Да бросьте вы, чего тревожиться? Всё же хорошо. Сегодня вот начал вербовку Паши Цвета.
— Ой, Брагин, — машет он на меня рукой. — Молчи, ничего не говори. Слышать этого не желаю.
Мы заходим к нему в кабинет, и я подробно, во всех подробностях, кроме интимных, рассказываю обо всех московских делах и событиях. Не обхожу вниманием и меню в столовой ЦК.
— Да, Егор, — качает он головой. — Ты даже в ЦК пробрался. Может ты шпион? Может тебе на самом деле лет сорок, просто буржуи тебя законсервировали в ходе какого-то иезуитского эксперимента, а?
— Может и так, — смеюсь я, — но я же не могу этого рассказать, иначе вы меня расстреляете. Только на самом деле, мне уже пятьдесят.
— Вот я и думаю, что-то с тобой не так.
— Со мной-то всё так, а вот что с Артюшкиным?
— А ему кроме Кахи ничего и не надо было, так что его жизненная программа выполнена. Он сегодня сам рапорт подал. Вроде ему место во вневедомственной охране предложили, но точно не знаю. Не уверен, что после всех этих дел его туда возьмут.
— Понятно, — киваю я. — Думал, навестить его, но не знаю.
— Я тут тебе не советчик, решай сам.
— Ну да, ну да. А что с Лидой?
— В смысле? — пожимает плечами Куренков.
— Она к вам приходила?
— Приходила.
— Ну и?
— Чего «ну и»?
— Блин, Роман Александрович. Чего решили-то по ней? Берёте её к себе?
— Беру. А ты чего так волнуешься? Тебе-то что? Ты мне лучше про Цвета расскажи.
— А что про Цвета? — отвечаю я копируя интонацию Куренкова.
Он просекает и грозит пальцем.
— Рассказывай, а то сыворотку правды вколю.
— Он мне предложил… Ой, нет, не предложил. Он сказал, что теперь я его человек и буду продолжать дело Кахи, то есть руководить тотализатором.
— Серьёзно?
— Абсолютно.
— Хм… А ты вроде этого и хотел, насколько я помню.
— Хотел, конечно. И пообещал вам, что с блатными сам улажу, и с устранением Кахи.
— Опасный, — качает он головой, — опасный ты человек. Не понимаю только, зачем тебе этот вонючий тотализатор?
— А вам-то самому от него чего надо было? Денег там сейчас немного будет.
— Да, — соглашается он, денег немного.
— С другой стороны, много или немного, но будут, — уверенно заявляю я. — Хотя, деньги в этом деле для меня не самое главное.
— Интересно. Поделишься?