Выбрать главу

Готовы-готовы. Я быстро доедаю и мы выдвигаемся и чешем на Красную, в ментовку.

— К Артюшкину, — говорю я, протягивая дежурному повестку.

Он смотрит в бумажку и выписывает пропуск.

— Это не к Артюшкину. К Суходоеву.

— К какому ещё Суходоеву? Нет, мы к Артюшкину.

— Вышел весь. Уволился Артюшкин.

— Как так, без отработки что ли?

— Это уж я не знаю, как он там договорился. Кабинет тот же, знаете куда идти?

Знаем. Ёлки. Что ещё за Суходоев такой! Чувствую, выдоит нас сейчас досуха… Я стучу в дверь и оттуда выскакивает Зарипов. Не глядя на нас, он сквозит мимо.

В кабинете, прокопчённом предыдущим владельцем, стоит тяжёлый запах пепельницы. Это, думаю, приговор. Смрад после табачного капитана, полагаю, уже никогда не выветрится, хоть заремонтируйся и запроветривайся. Форточка, кстати открыта.

Лейтёха ещё пацан, конечно. Ну, в смысле, если взирать с вершины полтоса.

— А где Анатолий Семёнович? — спрашиваю я, когда мы усаживаемся за стол и оставляем позади все формальности.

— Не знаю, — отвечает Суходоев, — обратитесь в отдел кадров.

Весь такой правильный, всё делает демонстративно по букве закона. Волосики тоненькие светленькие прилизаны, усики пшеничные топорщатся, глазки-бусинки сверкают… Мышь белая. В греческом зале, в греческом зале, ах, Аполлон, ах Аполлон… Спасибо Аркадий Исаакович, за афоризмы на все времена. Вернее, Жванецкий, в данном случае, если не путаю.

Он ведь жив ещё, Райкин то есть. И по телеку время от времени мелькает ещё, а по радио — само собой. Хотя, если быть честным, могу сообщить, что всегда в шутках его чувствовалась какая-то горечь, чтобы не сказать депресуха… Ладно, про Райкина потом.

— И вот какие любопытные документы находятся в этой папке, — говорит Суходоев. — Оказывается есть показания, почему-то не приобщённые к делу, в которых говорится, что Джагиров был без оружия, когда вы на него напали.

— Чего? — хмурится отец. — Мы напали? Да мне кусок тела вырезали. Мы напали? Ты, старлей, о**ел совсем? Ты чего несёшь-то!

— Суходоев бледнеет, но держит себя в руках.

— Вы, Андрей Прокофьевич, не кипятитесь, пожалуйста. Я вас прекрасно понимаю и сочувствую вам, но закон есть закон. Вы, как человек военный, это должны понимать. Мы во всём разберёмся, не беспокойтесь.

Я смотрю на отца с одобрением. Спокойный-спокойный, но если его разозлить, мало не покажется. Правильно, батя.

— Раз не приобщены к делу, значит взяты с нарушениями либо вообще подложные, — заявляю я. — Сфабрикованы с целью давления на потерпевшего. Это и ежу понятно, старлей. Если это всё, подписывай пропуск, нам в полк пора возвращаться.

— Порошу вас, гражданин Брагин, — говорит он мне, — вести себя прилично. Не заставляйте применять предусмотренные в таких случаях меры.

Да твою ж за ногу.

— А вот здесь имеется протокол опознания…

Если это месть, не за персону Троекурова, а за сам факт, за позор и удар по авторитету органов, то версии, казавшиеся раньше смешными, теперь будут использованы и раскручены на всю катушку. Ещё и Киргиза приплетут с его пушкой. Тоже поди записал, что я сообщил… Ну что за козёл этот Артюшкин. Нахера он оставил эти бумажки? Тварь неблагодарная. Знаю я таких, как он. Знаю.

— Послушай Суходоев, или как тебя там, — говорю я вставая. — Куда ты лезешь, а? Хочешь, как Артюшкин с Троекуровым в неизвестном направлении раствориться?

Знаю, что он здесь не причём, просто делает, что сказано. Роет. И нароет ведь гад. А что не нароет, домыслит. Сцуко!

— Подписывай пропуск, уходим мы. Будешь теперь с моим адвокатом общаться. Хер я сюда ещё приду.

— Вы присядьте, гражданин, — повышает он голос. — Я вас последний раз предупреждаю.

Предупреждает он меня. Ну Артюшкин, ну скотина! Подвесить бы тебя за одно место. Или два…

— Пап, да я тебе говорю, он специально это всё делал, чтобы я ему Каху дал на тарелочке с каёмочкой.

— А что это за Каха?

— Да он уже арестован. Я ведь помог его взять. Маме только не говори. Это тот, что деньги у меня вымогал, сынок второго секретаря. Полетел, кстати и папаша из-за сынка своего. Маме ни слова! Договорились?

— Ну, я врать ей не буду.

— Скажи, ушёл следак, а новый разбирается в старых делах. Это не враньё. Так всё и есть.

— Так а чего делать-то, если они будут это продавливать?

— Я сейчас на тренировку, а потом к Платонычу забегу. У него адвокат есть хороший. Попрошу его, пусть разбирается с этими отморозками. Понимаешь, их КГБ вздрючило за нарушения, вот они сейчас и лезут из кожи вон от злости.