— Если вы решите попытаться, когда вы предполагаете начать восхождение?
— Извините, на этот вопрос я не могу ответить.
Генри отозвал всю троицу к стойке и стал объяснять что-то, отчаянно жестикулируя. До меня донеслись его слова: «…после четырехлетнего перерыва…» Когда они посмотрят на мой столик, меня уже там не будет.
Я вышел на улицу, где уже сгущались сумерки, и задумчиво двинулся вперед. И даже тогда, Линда, я ступал по ее тени. Серая Сестра звала меня и одновременно гнала от себя прочь, делала какие-то непонятные знаки, не двигаясь при этом с места. Я смотрел на нее, такую далекую, и все равно столь огромную, полуночный перст в подступающей ночи. Часы, оставшиеся до полной темноты, таяли, как расстояние до ее подножия, и я знал, что она будет следовать за мною повсюду, куда бы я не направлялся, даже во сне. Особенно во сне.
И вот тут я, наконец принял решение. В последующие дни я наслаждался игрой. Имитировать нерешительность, когда все ждут от тебя твердости — большое удовольствие. Я смотрел на нее, мою последнюю и самую мою большую, мою собственную Коштру Пиврарчу, и чувствовал, что рожден ступить на ее вершину. И тогда я смогу уйти на покой, может быть даже еще раз жениться, перестану сохранять форму, начну делать все то, чего я раньше не делал и что стоило мне жены и дома, когда я отправился покорять пик Касла, высотой 89941 фут, четыре с половиной года назад, в дни моей славы. Я смотрел на Серую Сестру. Ее силуэт выступал в опустившихся сумерках: она стояла и ждала — темная, благородная и неподвижная, как и стояла она, наверно, вечно.
2
На следующее утро я разослал телеграммы. Словно космические почтовые голуби помчались они через световые годы. Они летели к людям, которых я не видел многие годы, и к людям, которые провожали меня с лунной станции. В каждой из них было одно и то же: «Если ты хочешь совершить свое самое главное восхождение, отправляйся на Дисель. Серая Сестра может скушать пик Касла на завтрак. Р.С.В.А к/о. Лодж. Джорджтаун. Седой».
Назад, поверни назад…
Я ничего не сказал Генри. Совсем ничего ему не сказал. То, что я делал и куда на какое-то время собрался отправиться, было моим личным делом. Я вышел из отеля задолго до восхода солнца, оставив у портье записку для Генри.
«Уехал из города по делу. Вернусь через неделю. Держи форт. Безумный Джек.»
Я должен был изучить нижние склоны, фигурально говоря, поправить подол ее юбки, прежде чем представлять друзьям. Говорят, что только безумец ходит в горы в одиночку, но ведь и прозвище они мне дали не просто так.
На моих фотографиях северный склон выглядел обещающе.
Я посадил взятый на прокат флайер как мог близко к подножию горы, запер его и, взвалив на плечи рюкзак, пошел.
Горы поднимались слева от меня и справа от меня, горы были позади, черные, как греки, в отступающем предрассветном сумраке белого, такого белого дня. А передо мной была даже не гора — длинный пологий склон, что бесконечно тянулся ввысь. Яркие звезды светили надо мной и холодный ветер бил мне в лицо, пока я шел вверх. Прямо впереди, однако, не было звезд — только чернота. В тысячный раз задумался я о том, сколько такая гора может весить. Меня всегда интересовал этот вопрос, когда мне приходилось иметь дело с горами. На небе ни облачка. Полная тишина нарушаемая лишь шуршанием моих башмаков по дерну и гравию. Очки болтались у меня на шее. Руки внутри перчаток вспотели. На Диселе мой рюкзак и я вместе весили наверное столько же, сколько я один на Земле — и это меня ужасно радовало. Воздух, который я вдыхал, обжигал, а при выдохе расходился облачками пара. Я отсчитал тысячу шагов и, посмотрев назад, не увидел флайера. Я отсчитал еще тысячу, посмотрел наверх и увидел, что некоторые звезды уже погасли. Примерно через час мне пришлось надеть очки. К этому времени я уже мог видеть, куда я иду. Ветер, казалось, крепчал.
Она была такой большой, что я никак не мог всю ее окинуть взглядом. Я крутил головой из стороны в сторону, отклоняясь все больше назад. Вершины я не видел: слишком высоко в небо она уходила. На мгновение, у меня возникло невероятное ощущение, что я стою наверху и смотрю вниз, а ступни ног и ладони у меня начали зудеть, как у обезьяны, которая, отпустив одну высокую ветку, чтобы схватиться за другую, обнаруживает, что веток-то больше нет.
Я поднимался еще два часа и остановился, чтобы перекусить. Это была прогулка, а не скалолазанье. Пока я ел, я раздумывал о том, как могла возникнуть Серая Сестра. Недалеко от нее, в радиусе шестидесяти миль было несколько вершин высотой в десять и двенадцать миль, а на другом континенте — пик Бурка, высотой в пятнадцать миль, но их и сравнивать нельзя было с Серой Сестрой. Меньшее тяготение? Ее строение? Я не знал. Интересно, что скажут Док, Келли и Малларди, когда увидят ее.
Однако, мое дело — взбираться на горы, а не определять как они появились на свет.
Я снова посмотрел вверх и увидел там несколько облаков. Они частично скрывали от меня Серую Сестру. Судя по фотографиям, которые я сделал с флайера, когда летел с Генри, у меня впереди было еще десять или даже двенадцать легких миль. Как подъем на большой холм. Наверняка здесь можно было идти разными маршрутами. Вообще-то, я даже подумал, что она может оказаться гораздо легче, чем я полагал поначалу.
Эти мысли меня слегка взбодрили и я, запаковав свое хозяйство, двинулся дальше. Я уже чувствовал, что день мне предстоит хороший.
Так и вышло. К полудню я сошел со склона на что-то напоминающее тропу. Продолжительность дня на Диселе около девяти часов и большую часть этого времени я провел в движении. Тропа оказалась такой удобной, что я шел по ней еще несколько часов даже после захода солнца и успел подняться на приличную высоту. К этому времени я уже начал пользоваться дыхательным оборудованием и включил обогрев костюма.
Звезды были похожи на большие блистающие цветы, путь был легким, ночь казалась моим другом. Я вышел на широкий плоский участок и разбил лагерь под выступом скалы.
Там я провел ночь, и мне снились снежные женщины, их груди походили на Альпы, розовые в лучах восходящего солнца; и они пели мне, как ветер, и смеялись, а глаза их напоминали льдинки. Они убежали от меня по облачному полю.
На следующий день я поднялся еще выше. Тропа начала сужаться, местами она пропадала совсем, но вскоре появилась вновь. До сих пор идти вверх было легко и удобно. Тропа поднималась все круче, но я по-прежнему мог спокойно по ней идти. Мне удалось быстро пробежать по зигзагообразному пологому подъему и взобраться по широкой трубе почти также быстро, как Санта Клаус спускался бы по ней. Ветер усиливался и если бы подъем стал сложнее, у меня могли бы возникнуть серьезные проблемы. Респиратор я уже не снимал, но чувствовал себя превосходно.
Я видел все далеко впереди. Подо мной лежали бесчисленные горы, как барханы в пустыне. Около вершины возникли ореолы горячих потоков воздуха. На востоке сверкало озеро Эмерик, темное и блестящее, как носок начищенного ботинка. Я прошел совсем рядом с выступающей скалой и оказался перед гигантской лестницей длиной по меньшей мере в тысячу футов. Поднявшись на последнюю ступеньку, я столкнулся с первым серьезным препятствием: гладкий, почти вертикальный участок скалы, высотой примерно в 85 футов.
Обойти его было невозможно: пришлось лезть наверх. У меня ушло на это меньше часа, зато дальше стало снова полегче. Но тут меня атаковали тучи. Хотя подъем был совсем несложным, туман сильно мешал и тормозил продвижение вперед. Я хотел выбраться из облачной зоны еще до захода солнца, поэтому решил не делать остановки на обед.