Мы залезли на пару метров вглубь, чтобы ветер меньше задувал, позволив нам хоть немного отогреться. Мимо пролетали густые стаи снежинок, некоторые цеплялись за выступ и оставались на нем, образуя сугробики. Егор достал из рюкзака термос. Пещера наполнилась домашней картиной – льющийся чай и облако пара над чашкой.
Чай пили молча. Неожиданно Егор протянул мне свернутый в небольшой квадрат лист бумаги.
– Что это? – спросил я, протягивая руку.
– Записка. Тебе.
Я взял конверт и посмотрел на Егора.
– Спрячь во внутренний карман, потом откроешь. – произнес он, опережая вопросы.
– Когда потом?
– На вершине.
***
Чай оказался безвкусным и не горячим, хоть пар и поднимался над чашкой. Вокруг царил дикий холод. Обледенелые стены пещеры со свисающими сосульками с замерзшими каплями на краях напомнили о маме. О ее слезах.
Ее серо-голубые глаза часто становились покрасневшими от слез. Слишком часто для человека, который называет себя счастливым. Она всегда со слезами вручала нам подарки на день рожденья и Новый год.
Несколько лет тому назад, когда она неожиданно расплакалась, сидя в нашей комнате, и поспешила выйти, мы услышали ее слова:
– Господи, ты слишком жесток. – прошептала она, не успев закрыть за собой дверь.
Мы не понимали о чем она. Спустя время мы спросили ее об этом.
– Мальчишки, неужели вы подумали, что я вас не люблю!? – она улыбнулась, в глазах блеснула влага, – Больше никогда не говорите о таких глупостях, хорошо?
Нам рассказал отец. Он долго противился, твердил, что мама нас очень любит и что те слова никак к нам не относятся. Но однажды он сломался. Это произошло, когда мамы не было дома. Он вошел в нашу комнату и сказал, что расскажет нам историю только в том случае, если мы пообещаем никогда больше не говорить об этом. Мы согласились.
– Ребята, у вас должна была быть старшая сестренка, – произнес он. Мы с Егором переглянулись. Егор побледнел. У меня пересохло во рту – ваша мама скрывала беременность от родителей. Да и от всех остальных. Поначалу даже от меня. Тогда было стыдно вынашивать ребенка без мужа, да еще и в 17 лет. Мы были студентами. Она на первом курсе, я на втором. Мы думали, что нам делать и как быть, как сказать родителям, как жить дальше. Пока мы думали и решали живот увеличивался и скрывать его становилось все труднее. В итоге мы дотянули с решением до крайности – скрывать уже было невозможно. Я решил бросить учебу и пойти работать, а с мамой решили пожениться. Казалось, решили вопрос. Но что-то случилось в голове вашей мамы и она сделала аборт. Дальше было страшное время. Мы продолжили обучение и жили дальше, вспоминая, но не говоря о том событии. Ваша мама каждый день просила прощения у Бога. Каждый день плакала, кричала и молилась. Потом родились вы и вот теперь вы уже совсем взрослые.
Мама вернулась домой. Отец смахнул рукавом накрапывавшие слезы и шикнул в приложенный к губам указательный палец.
Пар над чашкой уже не поднимался. Я выплеснул чай и вернул чашку Егору. Оглянулся и посмотрел в черноту пещеры; интересно, бывал там кто-нибудь или нет. Может там нетронутое человеком место, а может темнота хранит обледенелые тела и держит в плену заблудившиеся души.
– Пора двигаться дальше, – голос Егора выдернул меня из раздумий.
Мы накинули рюкзаки, проверили снаряжение и вышли на заснеженный выступ. Ветер обнял нас холодными, незримыми руками.
***
Мы рвали воздух ледорубами, как шхуны разрезают гладь океана. Ветер пронзал запястья и лицо холодом. Дышать становилось все тяжелей. Каждый вдох впускал в горло уколы снежинок. Егор позвал меня, чтобы я поравнялся с ним.
– Нужно… уходить… – он говорил прерывисто, делая короткие вдохи.
– Куда уходить? – спросил я.
– За тот… вертикальный выступ.
Я выглянул из-за Егора. В нескольких метрах от нас вверх тянулся выступ, его горбина находилась примерно в метре от основной скалистой стены. Я кивнул Егору в знак согласия.
Мы двинулись по горизонтали. Нам было необходимо скрыться от сильных порывов ветра. Только обморожения нам не хватало. На скале обморожение – смерть. Подтверждение этому мы уже встречали.
Двигались тяжело. Ветер мешал делать сильные, амплитудные размахи, от этого ледорубы пробивали лед не глубоко. Надежности в этом меньше меньшего. Нужно было двигаться быстрее, чтобы лед не успел треснуть и выплюнуть острие ледоруба наружу. Но идти быстрее не получалось. Каждый звук трескающего льда мог стать последним в любой момент.
Наши куртки раздувались, словно паруса, несмотря на затянутую до предела резинку. Расслабься на секунду и рваным парашютом пустишься в штопор.